Мэри действительно глотала таблетки, но с этим она примирилась давным-давно. И всё-таки ей не хотелось лгать священнику, так что она очень осторожно подбирала слова:
— Это не тот грех, в котором я хочу исповедаться, — тихо произнесла она. Потом снова вздохнула, собираясь с силами. — Мой грех в том, что я не сообщила о преступлении в полицию.
Мэри услышала, как скрипнула под Калдикоттом скамья.
— Господь знает о нём, — сказал он. — И Господь покарает того, кто сделал это с тобой.
Мэри закрыла глаза.
— Насильник напал снова. По крайней мере, я подозреваю, что это был тот же самый человек.
— О, — сказал Калдикотт.
«О»? подумала Мэри. «О» и всё? Неужели это и всё, что он может…
Но отец Калдикотт продолжал:
— Ты сожалеешь о том, что не заявила в полицию?
Этот вопрос был, вероятно, неизбежен; раскаяние было частью пути к отпущению. И всё же голос Мэри дрогнул, когда она ответила:
— Да.
— Почему ты не заявила, дочь моя?
Мэри задумалась. Она могла бы сказать, что просто была слишком занята — и это была бы почти правда. Изнасилование произошло вечером накануне отъезда в Садбери. Но она приняла решение до того, как Рубен Монтего ей позвонил в поисках специалиста по неандертальской ДНК.
— Я была напугана, — сказала она. — Я… рассталась с мужем. Я боялась того, что они со мной сделают, что будут говорить про меня, про мои моральные устои, если дело дойдёт до суда.
— Однако кто-то другой пострадал из-за твоего… твоего бездействия, сказал Калдикотт.
Слова священника напомнили ей о лекции по искусственному интеллекту, которую она прослушала несколько месяцев назад. Лектор из лаборатории робототехники Массачусетского технологического говорил об азимовских законах робототехники, первый из которых звучал как-то вроде «Робот не может навредить человеку или позволить, чтобы из-за его бездействия человеку был нанесён вред». И Мэри пришло в голову, что мир мог бы быть гораздо лучше, если бы люди тоже жили по этим законам.
И всё же…
И всё же как много принципов, которыми она руководствовалась в жизни, призывают к бездействию. Большинство из десяти заповедей приказывают тебе не делать того или этого.
Грех Мэри состоял в преступном небрежении. И всё-таки Калдикотт, скорее всего, скажет, что это грех простительный, не смертный, но…
Но что-то внутри Мэри в самом деле умерло в день, когда это случилось. И она была уверена, что то же самое произошло и с новой жертвой чудовища, кем бы она ни была.
— Да, — сказала, наконец, Мэри, тихо, почти неслышно. — Кто-то пострадал из-за того, что я ничего не делала.
Она заметила, как силуэт Калдикотта сдвинулся.
— Я мог бы наложить епитимью молитвы и чтения Библии во искупление, но… — голос священника затих, явно предлагая Мэри закончить мысль.
И Мэри кивнула, наконец, готовая озвучить решение, к которому уже пришла.
— Но единственным правильным решением будет пойти в полицию и рассказать им всё, что я знаю.
— Ты сможешь найти в себе силы для такого шага? — спросил Калдикотт.
— Я постараюсь, отче. Но улики, которые я сохранила после изнасилования… они пропали.
— Тем не менее у тебя есть информация, которая может помочь. Но если ты хочешь иную епитимью…
Мэри снова закрыла глаза и помотала головой.
— Нет. Нет, я пойду в полицию.
— В таком случае… — сказал Калдикотт. — Бог, Отец наш всемилостивейший, примирился с миром через смерть и воскресение Сына Своего и ниспослал Святой Дух во искупление грехов, — Мэри вытерла слёзы, а Калдикотт продолжал: — Чрез это церковное таинство да наградит тебя Бог покоем и прощением. Отпускаю тебе грехи твои…
И хотя самое трудное было ещё впереди, Мэри ощутила, как ослабевает давивший на неё груз.
— …во имя Отца…
Она пойдёт сегодня. Прямо сейчас.
— …и Сына…
Но она не пойдёт одна.
— …и Святого Духа.
Мэри перекрестилась.
— Аминь, — сказала она.
Понтер сидел на церковной скамье. Подойдя ближе, Мэри с удивлением обнаружила, что у него на коленях лежит книга, и Понтер листает её страницы.
— Понтер? — позвала она.
Он вскинул голову.
— Как прошло? — спросил он.
— Хорошо.
— Полегчало?
— Немного. Но мне всё ещё надо многое сделать.
— Сколько необходимо, — сказал Понтер. — Я помогу всем, чем смогу.
— Ты читаешь Библию? — потрясённо спросила Мэри, заглянув в его книгу.
— О, значит, я правильно догадался! — обрадовался Понтер. — Это и есть главный текст вашей религии?
— Да, — сказала Мэри. — Но… но я считала, что ты не умеешь читать по-английски.
— Я — нет. И Хак пока тоже. Но Хак может запомнить изображение каждой страницы, и когда такая функция станет доступна, переведёт её для меня.
— Знаешь, я могу тебе достать говорящую Библию — либо устройство, которое умеет читать тексты, либо звукозапись, специально начитанную диктором. Есть великолепная серия Джеймса Эрла Джона…
— Я даже не знал, что есть такая возможность, — сказал Понтер.
— Я не знала, что ты хотел бы читать Библию. Я… как-то не думала, что тебе она будет хоть как-то интересна.
— Она важна для тебя, — сказал Понтер. — Значит, она важна и для меня.
Мэри улыбнулась.
— Как мне повезло, что тебя нашла, — сказала она.
Понтер попытался обратить всё в шутку.
— Меня легко заметить в толпе, — сказала он.
Всё ещё улыбаясь, Мэри кивнула.
— Действительно. — Она посмотрела на висящее над кафедрой распятие и снова перекрестилась. — Однако идём, надо двигаться.
— Куда теперь? — спросил Понтер.
Мэри глубоко вздохнула.
— В полицейский участок.
* * *
— «Она важна для тебя», — повторил Селган. — «Значит, она важна и для меня».
Понтер посмотрел на своего скульптора личности.
— Да, именно так я и сказал.
— И это правда было единственное, что побудило вас ознакомиться с данной книгой?
— Что вы имеете в виду?
— Разве не в этой книге содержатся якобы исторические свидетельства, о которых вы упоминали ранее? Разве не эта книга является их основным доказательством существования жизни после смерти?
— Я честное слово не знаю, — сказал Понтер. — Это довольно объёмистая книга — не слишком толстая, но символы в ней очень мелкие, а бумага самая тонкая из всего, что я видел. Её перевод займёт приличное время.
