Сутки без сна переправлял я самостийно наши части на Таманский берег. Некоторые бойцы и офицеры сколачивали плоты, пригоняли рыбацкие лодки. Сам не видел, но мне рассказывали, будто группа выдумщиков умудрилась переправиться на тот берег в «эмке», обвязав ее надутыми камерами и приделав к колесам подобия плиц.
Наконец прибыл командир, уполномоченный навести здесь порядок. Самозваному командованию моему пришел конец. Я получил приказ отправиться вместе с ребятами с первым же катером. Ослушаться я не мог.
Когда наши ребята садились на катер, там люди дрались за место на палубе, грозя друг другу оружием. Разыгрывались жуткие сцены, на исход которых я уже не мог влиять. Я лишь считал своим долгом перейти на катер из нашей группы последним. Но встать на палубе было уже некуда. Судно кренилось, готовое отойти.
На берег, совсем близко, упала бомба, взметнулся фонтан дыма, ужасающе грохнуло. Толпа, заполнявшая причал, шарахнулась в сторону моря. И меня столкнули с причала. Барахтаясь в ледяной воде на достаточно глубоком месте, я видел, как катер медленно отчаливал, его удаляющийся борт казался высоким, отодвигаясь от меня. В полном обмундировании и вооружении я стремился отплыть от катера к причалу. Спасти многозарядную винтовку, переданную мне раненым бойцом, не смог. Но выплыть все же удалось. По ослизлым столбам я с помощью дружески протянутых сверху рук забрался на причал. Холодный ветер пронизывал до костей. Ребята мои были уже на пути к таманскому берегу.
Не сразу попал я к ним, не сразу оказался в другом мире. Не так уж широк Керченский пролив – каких-нибудь двадцать пять километров, – но по ту его сторону, когда я попал туда, «оглушила» тишина, звенели цикады и хрустел песок под ногами.
Я разложил на солнце мокрое обмундирование, сушил документы.
Из Краснодара в Москву мы летели на транспортном самолете. Остерегаясь близости фронта, летчик сделал крюк, пролетев над «тихой гаванью» Сталинграда, где не началась еще героическая эпопея, переломившая хребет германскому нацизму.
Никто из нас, уцелевших после вторичной потери Керчи, героями себя не чувствовал. Даже удачное испытание в бою первых танкеток омрачалось тем, что остальные так и не были использованы. Их пришлось подорвать на керченском берегу.
Переправа! А сколько их было в те годы!..
Спустя почти сорок лет мы говорили о ней с Аркадием Федоровичем Хреновым, генерал-полковником, Героем Советского Союза, одним из руководителей комитета ветеранов. Он встретил меня у себя дома как родного и рассказывал, рассказывал… вспомнил и о сухопутных торпедах, которые так встревожили после Керчи гитлеровское командование и заинтересовали маршала Малиновского. И снова о переправах…
– Так чего же больше – уничтожили или построили вы мостов? – спросил я, зная о его походе от взломанной его войсками линии Маннергейма до Тихого океана.
– Больше построил! – заверил он, все такой же бодрый, энергичный, наполненный созидательной силой Великой Отечественной…
В Москве с удвоенной энергией мы принялись за решение первостепенных задач оказания помощи фронту – знали теперь, что это такое!
Испытания на подмосковных полигонах шли одно за другим. Помню болотистое место в излучине Москвы-реки за кольцевой железной дорогой. Не мог я, фантаст, вообразить, что здесь когда-нибудь развернется замечательный спортивный комплекс Лужников, что спустя сорок лет загорится здесь принесенный из Олимпии огонь в дни Московской олимпиады. А пока не то в луже, не то в озерке на этом месте плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Юрий Александрович Долгушин. Взрывал на месте будущего стадиона свои чудо-запалы Охотников. Из обыкновенной винтовки стреляли (а не бросали их!) гранатами. Опробовали и многие другие виды вооружения.
В институт к нам приезжали передовые люди науки: ведь мы были чуть ли не единственным действующим в Москве в условиях эвакуации научно-исследовательским учреждением. Не говорю уже об академике А. Ф. Иоффе, постоянно связанном с нами. Приезжал часто академик Аксель Иванович Берг. Бывал и профессор Уваров, показывал чертежи первой газовой турбины. Тогда еще мало кто предвидел, что вскоре она заменит поршневые двигатели авиации.
Положение на фронтах изменилось. Потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, гитлеровцы, огрызаясь, отступали, все разрушая на временно захваченных ими землях.
Мимо нашего института, расположенного в великолепном особняке бывшего нефтяного магната на Садовом кольце, продефилировала нескончаемая колонна немецких военнопленных. Много раз потом видел я в кино низенького генерала от инфантерии, шагавшего впереди, и тянущуюся за ним серую массу обманутых фюрером людей, для которых война, к их счастью, кончилась. Моечные машины, завершая «парад крушения рейха», следовали за колонной, символически смывая следы несостоявшихся победителей с московских мостовых.
Близился час победы, институту следовало подумать о новом электрооборудовании, которое предстояло разработать и выпускать для восстанавливаемой промышленности страны.
И снова получил я как офицер особое задание. С изумлением узнал, что мне, инженер-майору, досрочно присвоено звание полковника (минуя промежуточное звание инженера-подполковника!). Снова вспомнилась первая пятилетка и незаслуженно высокая должность главного механика завода. И опять так нужно было стране.
В новеньких полковничьих погонах с группой генерала Гамова выехал я поездом через Румынию, перешедшую перед тем в лагерь антигитлеровской коалиции, в дымящийся еще после боев Будапешт.
На улицах множество прохожих. На мостовых только военные машины. Задержался у книжного лотка со свежим изданием на венгерском языке. Поразился, увидев «Путешествие на Марс» Алексея Толстого («Аэлита»!).
Так, в едком дыму войны, встретился снова с любимой своей фантастикой! Когда-то вернусь к ней?
До Вены ехали на автомашинах. Вошли в город с первыми танками. На площади перед отелем «Бристоль» наши автоматчики в развевающихся плащ-палатках перебегали от здания к зданию, посылая короткие очереди по невидимым целям. Нас поселили в «Бристоле».
Среди ночи подняли по тревоге. Пришлось покинуть комфортабельные постели с накрахмаленным бельем. Район снова мог перейти в руки гитлеровцев. Временно перебрались в другую гостиницу. Скоро гитлеровцев окончательно выбили из Вены. Они теряли Австрию, терпели поражение в Чехословакии, в Германии откатывались к Берлину.
