Не найдя в книге ничего интересного, Баралис закрыл ее и взял другую ветхую Книгу Марода. Баралис хотел было отложить и ее - у самого захудалого попа и недоучки-школяра в Обитаемых Землях есть своя Книга Марода, - но его остановила тонкая сетка трещин на переплете овечьей кожи. Эта книга не просто старая, а старинная.
От страницы к странице его волнение возрастало. Под шрифтом явственно виднелись остатки прежнего текста: пергамент сперва отмыли, а потом записали заново. Баралис затрепетал от радости. Это одна из четырех книг, написанных рукой самого Гальдера. Всем известно, что Марод умер в нищете и Гальдер, его слуга, не имея возможности купить новый пергамент, писал на старом. Теперь Баралис обращался с книгой очень почтительно - она стоила дороже, чем целый сундук с драгоценностями.
Он поднес ее поближе к свече. При этом из книги выскользнуло что-то: закладка. Баралис подхватил шелковую ленту, не дав ей выпасть совсем, и раскрыл книгу на заложенной странице. То был стих. Поначалу он показался Баралису знакомым, но он стал читать и убедился, что известные ему строки слегка отличались от этих:
Когда благородные мужи позабудут о чести,
И некто три крови вкусит в один день,
Два могучих дома сольются вместе,
И далеко падет сего слияния тень.
Тот, кто родителей лишен,
Любовник сестры своей - только он
Остановит злую чуму.
Империя рухнет, рухнет и храм,
Но правда, безвестная многим умам,
Дураку лишь ясна одному.
К концу чтения сердце Баралиса стучало как барабан. В этом стихе говорилось о браке Катерины и Кайлока. В нем предсказывалось рождение империи, которую создавал Баралис, и упоминалось о человеке, который ее уничтожит. Баралис сделал глубокий вдох, стараясь унять дрожь в руках и биение сердца. Здесь, на этой странице, сказано обо всем. Обо всем! Это он вкусил три крови в ночь, когда был зачат Кайлок. Благородные мужи - это рыцари: когда Тирен стал их главой, они позабыли обо всем, кроме золота.
Баралис встал, подошел к огню и налил себе немного вина. Надо было подумать. Бевлин послал рыцаря на поиски того, о ком говорится в пророчестве: человека, лишенного родителей. Мальчика, которого, по указанию Ларна, следовало искать в Королевствах. Баралис смотрел в чашу, водя пальцами по ее краю. Вино было как кровь. Кто же это может быть?
Он вспомнил, как недавно пробудился от чьей-то мощной ворожбы. Следом пришло еще более старое воспоминание о ста шестидесяти хлебах. Каждая частица Баралиса затрепетала, каждый волосок на теле зашевелился. Он охватил чашу пальцами, словно священник, благословляющий вино. Джек, ученик пекаря. Это о нем сказано в пророчестве.
Тавалиск на кухне отбирал крабов. Они с поваром стояли у чана, подвергая коварных ракообразных испытанию. Выбор крабов - дело тонкое, и архиепископ достиг в нем мастерства. Хороший краб узнается не по величине и не по цвету, а по быстроте. Самые быстрые крабы всегда самые мясистые и самые вкусные. Чтобы выявить таких, Тавалиск придумал испытание. Он бросал в воду большие камни, целясь в самые густые скопления крабов. Те, которых расплющивало, признавались недостойными, а те, что успевали разбежаться, шли на стол.
Тавалиск поморщился - последний камень перебил почти половину крабов.
- Ваше преосвященство, - послышалось сзади.
- Да, Гамил, - обернулся архиепископ. - Чего тебе?
- Золото благополучно прибыло в Аннис и Высокий Град.
- А оружие?
- Его отправили только на прошлой неделе - еще слишком рано.
- Надеюсь, ты обеспечил хорошую охрану? Мне не хотелось бы, чтобы пятьдесят повозок с доброй сталью и осадными машинами попали не в те руки.
- Их сопровождает целый батальон, ваше преосвященство. Притом ради пущей предосторожности они пойдут через нижний перевал и даже издали не увидят Брена.
- Хорошо. - Тавалиск швырнул в чан новый камень. Вода, в которой плавали останки крабов, плеснула ему на рукав. - Значит, в жадные ручонки Баралиса они не попадут?
- В ручки герцогини Катерины, вы хотели сказать?
- Нет, Гамил. Именно Баралиса. Всякому ясно, что теперь Бреном правит он. - Архиепископ разглядел в мутной воде еще одну кучу убитых крабов.
- Разумно ли отправлять оружие в Аннис и Высокий Град, ваше преосвященство, когда на горизонте забрезжил мир?
- Мир? - фыркнул Тавалиск. - Этот так называемый мир протянет не дольше, чем вон тот краб. - Он указал в угол чана, где один из немногих уцелевших крабов затаился в тени. Тавалиск метнул в него камень, но проворный нечестивец успел-таки убежать. Тавалиск удовольствовался тем, что расплющил двух его сотоварищей.
- Могу я спросить, почему ваше преосвященство так упорно поддерживает Аннис и Высокий Град?
- Разумеется, Гамил. Кайлок женится на Катерине - это не вызывает сомнений. Теперь, когда герцога убрали с дороги, Королевства и Брен станут единой державой. Кайлок уже обеспечил себе поддержку рыцарей. - Тавалиск метнул быстрый взгляд на секретаря. - Понимаешь? Силы уже расставлены. Достаточно будет малейшего повода, чтобы война началась, - а при нынешнем положении вещей Аннису и Высокому Граду нечего и надеяться на победу. Они нуждаются в нашей помощи - иначе не успеем мы оглянуться, как Кайлок захватит весь Север. Мы никоим образом не можем этого допустить. Мы ведь знаем, куда его амбиции обратятся потом, - на Юг. - Архиепископ кинул в чан еще один камень. - А южные города к войне не готовы. Мы не воздвигаем высоких стен и укреплений, как северяне.
Гамил кивнул.
- Это имеет какое-то отношение к пророчеству Марода, ваше преосвященство?
- А, ты еще помнишь? - Тавалиск потер розовый безволосый подбородок, думая, посвящать Гамила в свое открытие или нет. Да, пожалуй, пора: он слишком долго скромничал. - Пожалуйста, оставьте нас ненадолго, мастер Буньон, - сказал он повару. - Я позову вас, когда вы понадобитесь.
Повар, все дело которого пока что заключалось в том, чтобы подавать архиепископу камни, склонил голову и удалился.
Тавалиск обернулся опять к секретарю, имевшему крайне глупый вид, набрал побольше воздуха и стал читать ему пророчество, которое знал теперь наизусть:
Когда благородные мужи променяют честь на золото
И две великие державы сольются в одну,
Храмы падут
И темная империя возникнет,
И мир постигнут неисчислимые бедствия.
Ты, у кого нет ни отца, ни сердечного друга,
Но кого связали обетом.
Ты избавишь мир от сего проклятия.
Тавалиск закончил чтение на подобающей драматической ноте и выжидательно посмотрел на секретаря.
- Ну, теперь, полагаю, тебе все ясно?
- Не совсем, ваше преосвященство, - осторожно сказал Гамил.
