Юрий Брайдер - Гражданин Преисподней. Дисбат

– Церковные свечи? – поинтересовался он.

– Ага, – ответила Дашка.

– Где ты их берешь?

– Тут часовенка неподалеку есть. Раньше там покойников отпевали, а теперь староверы свою службу служат. Вот я иногда туда и наведываюсь…

– А не грех это?

– Еще чего! Огарки все равно потом собирают и по новой в дело пускают.

Синяков тоже вооружился восковой свечой и прошелся по склепу. Ничего сверхъестественного или хотя бы примечательного здесь действительно не было – только вековая пыль да всякий мелкий хлам, к потусторонней жизни никакого отношения не имеющий.

В ближайшем углу, невдалеке от ступеней, которые Синяков пересчитал своими ребрами, лежал рекламный щит кинотеатра «Эра», расположенного по соседству с кладбищем. Поверх щита было набросано всякое тряпье, среди которого выделялась почти новая солдатская шинель.

Рядом виднелось большое кострище, хотя куда здесь мог выходить дым, оставалось непонятным.

Дашка, устало присевшая на скудное ложе, как бы между прочим сказала:

– Кто-то чужой тут успел побывать. И не раз.

Синяков, увлекаемый не столько страстью исследователя, сколько физиологической нуждой, направился было в дальний конец склепа, но Дашка остановила его.

– Туда не ходи!

– Почему?

– Потому! Нельзя, и все. Я сама там никогда не бывала.

– Это что, могильный склеп или пещера Аладдина? – Синяковым овладело раздражение.

– Не знаю. Кладбищу пятьсот лет. Здесь таких склепов не сосчитать. И князей в них хоронили, и купцов. В некоторых тайники имелись, чтобы покойников от злых людей уберечь. Раньше ведь в гроб клали при всех регалиях и украшениях. После революции, говорят, чекисты тут сокровища искали. Из склепа в склеп лазы пробивали. Кое-что вроде бы нашли. До сих пор в краеведческом музее пустые саркофаги демонстрируют. Ну а после все кому не лень здесь шарили. При немцах подпольщики скрывались. Потом многие лазы замуровали, да не все… Брат туда ходил, скрывать не буду. – Она покосилась во тьму, где не горела ни одна свеча. – Долго его не было. А когда вернулся, взял с меня клятву, что я туда никогда не сунусь. Если тебе по нужде, то лучше наверх сходи.

– Ничего, перебьюсь… – Перспектива карабкаться по осклизлой лестнице наружу, а потом еще и возвращаться назад, совсем не устраивала Синякова.

– Тогда иди сюда, – Дашка похлопала рукой возле себя.

Синяков послушно прилег боком на лежанку и невольно вскрикнул – что-то обожгло ему бедро.

Конечно же, это была иголка! Ругаясь сквозь зубы, он кое-как извлек ее из кармана и тут же выронил, так она была горяча.

Упав на пол, иголка сразу же развернулась острием в ту сторону, куда еще недавно намеревался наведаться Синяков.

– Сам видишь, – сдавленно прошептала Дашка. – Недоброе там что-то…

– Тогда давай уйдем отсюда, – Синяков постаралася, чтобы тон, которым он это сказал, никак нельзя было назвать испуганным. – Зачем нам лишние неприятности?

– Нельзя, – покачала головой Дашка. – Нам здесь нужно остаться. Я это чувствую…

Как ни тревожно было на душе у Синякова, но усталость и выпитая в гостях водка сказывались – он раз за разом засыпал и снова просыпался, словно из черного омута выныривал.

Дашка, свернувшаяся клубочком у него в ногах, похоже, собиралась бодрствовать до самого утра. Когда какая-нибудь из свечей гасла, она вставала и зажигала другую.

Однажды ей во мраке послышался какой-то подозрительный шорох, и она, вытащив из-под тряпья пригоршню ржавых, кривых гвоздей, стала разбрасывать их вокруг, приговаривая при этом заунывным голосом:

– Гвоздь из креста, гвоздь из гроба, оберегайте меня оба. Незваного гостя покарайте, а злого духа не подпускайте.

– Думаешь, поможет? – сонно поинтересовался Синяков.

– Должно помочь, – ответила Дашка, хотя и без подобающей такому случаю убежденности.

Синяков снова уснул, но очень скоро проснулся от Дашкиного толчка.

– Смотри, – даже не прошептала, а одними губами прошелестела она, указывая во мрак.

Там зловеще горели две близко посаженные красные точки.

Конечно, это могли быть простые стекляшки, отражающие огонь свечей, но уж очень симметрично они располагались. С другой стороны, для явления живой природы – чьих-то глаз, например – они были чересчур неподвижны.

– Кыш! – Синяков швырнул в ту сторону камень, подвернувшийся под руку. – Изыди, нечистый!

Точки на мгновение пропали, но снова появились примерно в том же месте.

– Мне страшно. – Дашка закуталась в шинель, словно это была неуязвимая кольчуга.

– Разве настоящие ведьмы боятся чего-то? – с напускной бодростью произнес Синяков, которому самому было очень даже не по себе.

– Они-то как раз больше всех и боятся! Потому что знают, какой ужас может подстерегать нас в этом мире. Особенно вот в таких местечках.

– Могу поспорить, это обыкновенная крыса.

– Тогда почему она не уходит?

– Спроси у нее. – Синяков изо всех сил старался успокоить девчонку, но для этого ему сначала нужно было успокоиться самому. – Эй, крыса, когда ты уйдешь?

Того, что случилось дальше, он никак не ожидал. Раздался странный звук, одновременно резкий и протяжный – не то ворон прокаркал, не то кто-то, страдающий метеоризмом, освободился от кишечных газов.

– Ой! – взвизгнула Дашка. – Она сказала: «Никогда!»

– Тебе послышалось! Успокойся! – Синяков вынужден был схватить дрожащую девушку в охапку.

Ситуация очень не нравилась ему. Нужно было сматываться отсюда. И как можно быстрее. В крайнем случае девчонку придется нести на руках.

Путь отступления был только один, и Синяков оглянулся, прикидывая расстояние до дверного проема. Там его поджидал новый сюрприз – в черном провале низкой арки горела еще одна пара красных огоньков.

Обложили! Со всех сторон обложили! И похоже, ни ржавые Дашкины гвозди, ни его собственные кулаки здесь не помогут. Остается надеяться только на чудо. Клин вышибают клином, а одолеть нечистую силу может только другая нечистая сила.

Держа девчонку так, чтобы она не могла обернуться, Синяков нашарил на полу иголку, но сразу же отдернул руку – та жглась, словно только что побывала в пламени. Пришлось прихватить ее через обшлаг рукава.

Затем Синяков безо всякой жалости ткнул себя иголкой, но уже не в палец, где крови было комару на завтрак, а в запястье, туда, где бешено бился пульс.

– Выручи, родной! – взмолился он, обращаясь к неведомо где скитающемуся духу-покровителю. – Пей мою кровь, только выручи! А уж потом проси все, что тебе заблагорассудится! Я твой вечный должник!