— Прекратите этот смех! — взвизгнула Калапина.
Свенгаард дрожал в истерике. Он хватал воздух, чтобы сделать вдох. Удар ее голоса помог ему вернуть контроль над собой, но все это продолжало оставаться в чрезвычайной степени смехотворным.
— Дурак! — сказала Калапина. — Объяснись!
Свенгаард уставился на нее. Сейчас он мог ощущать только жалость. Он вспомнил море медицинского курорта в Лa-пуше и подумал, что только сейчас понял, почему оптимены выбрали это место, так далеко от океана. Инстинкт. Море производило волны, прибой — постоянное напоминание того, что они устроились над волнами вечности. Они не могли видеть этого.
— Отвечай мне, — сказала Калапина. Рука ее рыскала над панелью контроля за его раковиной.
Свенгаард мог только пристально смотреть на нее и оптименов в их сумасшествии позади нее. Они стояли перед ним обнаженные, как будто тела их были открыты осколкам извивающихся спиралей на полу.
«У них души только с одним шрамом,» — подумал Свенгаард.
Он наносился на них изо дня в день, из века в век, из вечности в вечность — отложение паники того, что их благословенная вечность могла бы быть иллюзией, что у нее, в конце концов, мог бы быть и конец. Никогда раньше он и не подозревал, какую цену заплатили оптимены за эту вечность. Чем больше они владели ей, тем более огромной становилась эта цена. Чем больше цена, тем больше страх потерять ее. Это давление продолжало расти и расти…. вечно.
Но должен был наступить переломный момент. Киборги предвидели это, а их лишенный эмоций разум не предусмотрел действительных последствий.
Оптимены убаюкивали себя эвфемизмами. У них фармакологи, не врачи, потому что само понятие врача включало болезнь, травму, а это приравнивалось к недопустимому, немыслимому. У них была только ферментология и ее бесчисленные центры, расположенные в нескольких шагах от оптимена. Они никогда не покидали Централа и его изощренную самозащиту. Они существовали как вечные подростки, заключенные в тюрьме детского сада.
— Так ты не будешь говорить, — сказала Калапина.
— Подождите, — сказал Свенгаард, когда рука ее двинулась в направлении кнопок его контроля. — Когда вы убьете всех жизнеспособных и останетесь только вы, когда вы увидите, что сами умираете один за другим, что тоща?
— Как ты смеешь! — сказала Калапина. — Ты задаешь вопросы оптимену, чей жизненный опыт делает твой не больше чем это! — она щелкнула пальцами.
Он смотрел на ее расшибленный нос, кровь.
— Оптимен, — сказал Свенгаард. — это стерри, чье строение приемлет ферментную настройку для бесконечной жизни… пока не придет разрушение структуры. Я думаю, вы хотите умереть.
Калапина поднялась, в изумлении уставилась на него. Когда она встала, то осознала, что в зале наступила неожиданная тишина. Она бросила взгляд вокруг себя, увидела напряженное внимание в каждом взоре, устремленном на нее. Медленно приходило понимание. Они видят кровь на моем лице.
— У вас была бесконечная жизнь, — сказал Свенгаард.
— Разве это обязательно делает вас более блестящими, более умными? Нет. Вы просто жили дольше, у вас было больше времени для опыта и образования. Вполне вероятно, что большинство из вас имеет знаний больше, чем может использовать, иначе вы задолго до этого могли бы предвидеть, что этот момент неизбежен — тонкий баланс уничтожен, все вы умираете.
Калапина сделала шаг назад. Слова его ранили, как ножи, сжигали ее нервы.
— Посмотрите на себя! — сказал Свенгаард. — Вы все больны. Что делает ваша драгоценная фармакология? Я знаю и без того, что вы мне скажите: — Она предписывает все более и более широкий круг вариантов предписаний, все более частые дозы. Она старается остановить колебания, потому что ее так запрограммировали. Она и будет продолжать пытаться делать это, пока вы позволяете это ей, но это не спасет вас.
Кто-то взвизгнул позади нее: — Заставьте его замолчать!
Этот крик был поддержан всем залом, оглушающее скандирование, топот ног, хлопки рук: — Заставь его молчать! Заставь его молчать! Заставь его молчать!
Калапина зажала уши руками. Она все еще продолжала ощущать это скандирование кожей. И сейчас она увидела, как оптимены двинулись со своих скамеек вниз по направлению к пленникам. Она знала, что от кровавого насилия их отделяет только одно мгновение.
Они остановились.
Она не могла понять: почему, и отпустила руки, которыми затыкала уши. Но на нее обрушились крики. В них упоминались имена давно забытых богов. Глаза были устремлены на что-то на полу во главе зала.
Калапина резко повернулась, увидела, как там извивается Нурс, вокруг рта его выливается пена. Кожа его покрылась красновато-пурпурными и желтыми пятнами. Скрюченные руки вытягиваются и царапают пол.
— Сделайте что-нибудь! — закричал Свенгаард. — Он умирает! — Даже когда он прокричал это, он почувствовал странность своих слов. Сделайте что-нибудь! В нем заговорила медицинская подготовка, и она выходила на поверхность и заставляла говорить, несмотря на все, что происходило вокруг.
Калапина попятилась, вытянула руки предупреждающим жестом, как в старом колдовстве. Шруилл вскочил на ноги, встал на скамейку, на которой сидел. Рот его двигался беззвучно.
— Калапина, — сказал Свенгаард, — если вы не можете помочь ему, освободите меня, так чтобы я смог это сделать.
Она подскочила, чтобы выполнить это, заполненная благодарностью, что может передать эту странную ответственность другому.
Ограничивающие свободу стенки ракушки упали при ее прикосновении. Свенгаард спрыгнул вниз, почти упал. Ноги и руки его заплетались от долгого заключения. Он пробился к Нурсу, глаза и ум его работали, пока он двигался. Желтые пятна на коже — это была, скорее всего, иммунная реакция на пантоженичную кислоту и неудачные попытки ее подавления адреналином.
Красный треугольник фармакологического центра сиял на стене слева над скамьями. Свенгаард наклонился, поднял корчащееся тело Нурса, начал пробираться вверх к знаку входа. Человек на его руках вдруг повис неожиданно тяжелым весом смерти, никакого движения, кроме поверхностного дыхания груди.
Оптимены отступали от него, как будто он нес чуму. Внезапно кто-то над ним закричал: — Дайте мне выйти.
Толпа обернулась. По пласмелду прогремели тяжелые шаги. Они все устремились вверх к выходам, цеплялись, лезли вверх друг на друга. Послышались визги, проклятия, хриплые крики. Это было похоже на стадо скота, в середину которого выпустили хищника.
Часть сознания Свенгаарда остановилась на женщине справа. Он прошел мимо нее. Она лежала, вытянувшись поперек двух сидений, спина ее выгнулась странным углом, рот хватал воздух, глаза устремлены в одну точку, на руках и шее кровь. Признаков дыхания не было. Он пробирался вверх мимо мужчины, который тащился вверх по скамейкам, одна нога его бездействовала, глаза устремлены на знак центра и выход, который, оказалось, был уже заполнен извивающимися телами.
