— Для того чтобы строить эту плотину сегодня, нам нужен четко обоснованный, строго рациональный проект. Иначе легко уподобиться… нет, даже не троглодитам. Муравьям, которые строят свой муравейник на дне завтрашнего крупного водохранилища.
— А разве такого проекта не существует? — вмешался Гэлбрайт. — Полинг, внимательно перечитайте свой служебный устав. Ибо сказано там: «Главной задачей, обязанностью и высшей общественной привилегией штатных сотрудников Управления считать оперативное производство и неукоснительное исполнение мер по обеспечению безопасности человечества в целом в период разведки и освоения внеземельных объектов». По-моему, предельно ясно. Это вам и проект, и руководство к действию, и функциональная программа.
— Прошу прощения, шеф, — осмелился возразить Фрэнк, — но это пока всего лишь голая схема, изготовленная по образцу кладбищенских оград. Ограда, стало быть, есть, а кладбище продолжает исправно функционировать…
Шеф сделал несколько движений ртом, без звука, как рыба на воздухе.
— М-мальчишка! — наконец просипел он сдавленным горлом. — Пороть! Вот и вся педагогика! — он дважды дернул щекой и, спохватившись, заставил себя успокоиться (было заметно, каких усилий ему это стоило). — Служебный устав для него ограда на кладбище! А сам он, видите ли, роется на свалках истории философии, подбирает изъеденный молью экзистенциализм и пытается взгромоздить эту пыльную рухлядь на космический пьедестал. И конечно же, мнит при этом, что действует исключительно в интересах всего человечества! Нет, видали вы такое?! — Последний возглас, надо полагать, был адресован Никольскому.
Фрэнк молчал. Никольский взглянул на него и сказал:
— Аверьян Копаев… Запомните это имя, Полинг. Если вам доведется бывать в стенах Восточного филиала, вы с Аверьяном, пожалуй, быстро найдете общий язык. Подобно вам, он самым активным образом озабочен проблемой спасения человечества.
— Ах, там, у себя, вы тоже ходите в ретроградах?! — мгновенно подхватил Гэлбрайт, словно уже одна мысль о том, что Никольский ходит там, у себя, в ретроградах, доставила ему огромное облегчение.
— Ну может ли быть иначе? — отозвался Никольский. — Правда, мое положение еще сложнее. Аверьян Копаев — сын моего погибшего друга.
— Копаев?… — Гэлбрайт потер пальцами лоб. — Позвольте!.. Михаил Копаев, участник второй бригады меркурианского доследования по делу о «Солнечных галлюцинациях»?
— Совершенно верно. Опыт работы на Меркурия дался нам дорого…
— Да, отчаянные были дела… Один лишь Каньон Позора чего нам стоил! Долина Литургий, Лабиринт Сомнений!.. А нейтринно-солнечные синдромы! «Молодежный синдром», он же «меркурианский синдром Камасутры»… — Гэлбрайт вздохнул. — Странно, что именно Меркурий оказался для нас самой тяжелой планетой. Да и не только для нас… Кажется, вы работали там в группе технического, наблюдения?
— Нет. В лагере техников состоялось наше с вами знакомство, а работал я в штабе бригады скорого доследования.
— Да, да, припоминаю!.. Даже помню, что кто-то из штаба бригады предлагал применить в Каньоне Позора техническую блокаду…
Улыбчиво щуря глаза, Никольский дополнил:
— А кто-то из вашей группы шел еще дальше и предлагал разделаться с ни в чем не повинным Каньоном залпами аннигиляторов. По счастью, мы уже догадались задрать голову кверху и с помощью гелиофизиков допросить настоящего виновника злополучных синдромов.
Гэлбрайт смущенно покашлял и неузнаваемо бархатным голосом высказался в том смысле, что молодости свойствен радикализм и что, видные, в этом проявляет себя динамика формирования личности. Задев Фрэнка блуждающим взглядом, вдруг остановил на нем зеленые глаза, словно увидел впервые.
— Впрочем, мне кажется…
Он не успел сообщить, что ему кажется, — пискнул сигнал внутренней связи.
Шеф свирепо взглянул на часы и спросил куда-то в пространство:
— Ну, что там у вас, парни?
— Докладывает старший оператор группы синтеза Купер, — отозвался спикер на потолке. — Аналитики сделали свое дело, шеф, состыковались с нашей системой. Мы готовы, можно начинать.
— Превосходно, Купер, начинаем немедленно. Встретимся в раут-холле. — Никольскому: — Раутхолл этажом ниже, нам там будет удобнее.
Никольский поднялся. Гэлбрайт остановил его жестом и тронул кнопку под крышкой стола:
— У нас с вами нет времени для ходьбы. К сожалению.
Стол, кресла и сидящие в них люди мягко опустились этажом ниже.
4. ДЕЛО О ДОСРОЧНЫХ ОТСТАВКАХ, ДИВЕРСИЯ НА «ГОЛУБОЙ ПАНТЕРЕ»
Светлый овал сомкнулся над головой. Полная темнота. Кто-то чихнул, и Фрэнк, ощутив медленный ток охлажденного воздуха, с беспокойством подумал о старике.
— Долго возитесь, Купер! — бросил в темноту Гэлбрайт.
— Адаптация зрения, шеф.
— Оставьте. Привыкнем по ходу дела.
Вокруг неуверенно замерцало. Судя по абрисам пола и потолка, холл был цилиндрической или бочкообразной формы. Стены источали мягкое сияние, создавая иллюзию пространственной глубины, и (как отметил про себя Фрэнк) ничем существенным не отличались от экранных стен залов экспресс-информации в других отделах Управления. Но вот иллюзорная глубина слабо окрасилась: левая половина холла нежно-зеленым, правая — голубым, и холл стал похож на остекленный зал демонстрационного океанариума с двухцветной водой; а там, где должна была проходить граница слияния красок, проступило крупное изображение оператора. Это был сероглазый брюнет, лет тридцати, в черно-белой форменной рубахе.
— Джон Купер, — представил оператора Гэлбрайт, — специалист синтез-информационной группы.
Купер приподнялся над пультом, кивнул. В его неторопливых, небрежно-ловких движениях угадывались приметы, свойственные человеку самоуверенному.
Гэлбрайт перешел к делу:
— В поле нашего зрения… вернее будет сказать, подозрения, рейдер «Лунная радуга». Корабль третьей по счету экспедиции к Урану. Что у вас по результатам анализа, Купер?
— То же самое, шеф. На подозрении космодесантники группы Элдера. Даю список.
Оператор произвел на пульте нужные манипуляции, и на голубой стене возникли две колонки имен и фамилий:
Тимур Кизимов
Дэвид Нортон
Эдуард Йонге
Жан Лорэ
Марко Винезе
Золтан Симич
Меф Аганн
Юс Элдер
Аб Накаяма
Мстислав Бакулин
Леонид Михайлов
Рамон Джанелла
Николай Асеев
— Вторая колонка — список десантников, погибших в момент так называемого «оберонского гурма», — пояснил Купер. — Пилот «Лунной радуги» шеф Аганн и начальник рейда Николай Асеев в десантной группе официально не числились, однако участвовали в высадке на Оберон.
— Первую колонку можно оставить, — позволил Гэлбрайт.
Вторая колонка растаяла на голубом и проступила на зеленом поле экранной стены, слева от изображения Купера.
— Если мне память не изменяет, — проговорил Гэлбрайт, — Винезе четыре года назад пропал без вести во время разведки пещер Лабиринта Сомнений в недрах Меркурия.
— Память вам не изменяет, — подтвердил Никольский. — Винезе придется убрать из списка живых.
— Золтана Симича, к сожалению, тоже, — добавил Купер.
Никольский и Гэлбрайт уставились на оператора.
— Это с какой стати? — спросил Гэлбрайт.
— Согласно последним данным отдела Регистрации, шеф.
— Когда?…
— Сорок один час назад.
— При каких обстоятельствах?
— Принимал участие в поисках дисколета, потерпевшего аварию в южной зоне Горячих Скал на Венере… Погиб во время кольцевого вулканического извержения.
— Тело Симича? — быстро спросил Никольский.
Секунды напряженного молчания. Фрэнк обратил внимание на мистера Икса и поразился происшедшей в нем перемене: подавшись вперед, старик по-птичьи вцепился в край стола белыми пальцами, рот приоткрыт узкой и темной щелью — поза весьма заинтересованного человека.
— Тело Симича?… — переспросил Купер. Обвел глазами пространство — должно быть, оглядывал там, в операторской, невидимые отсюда экраны. Манера водить глазами, почти не поворачивая головы, придавала облику оператора деловую сосредоточенность. — У меня таких сведений нет.
— Сделайте срочный запрос, — посоветовал Гэлбрайт.
Купер с ловкостью факира выхватил откуда-то блестящий шарик и профессионально-точным движением вставил его себе в ухо:
