Обычно… но только не сегодня.
Сегодня почему-то все складывалось по-другому, хотя никаких предпосылок для этого не было. Собственно, Ингер не мог даже в уме завернуть такую фразу: «предпосылок не было»; он, как и полагалось представителям его сословия ремесленников, не вполне сносно владел языком, да и вообще, кажется, был не очень умен. Так, во всяком случае, утверждает сельский староста Бокба. Но — «вне зависимости от всего вышеперечисленного», как важно говорил тот же староста, — Ингер никак не мог продать сегодня свой товар. Покупатели проходили мимо него прямо к Кабибо и на глазах озадаченного Ингера покупали тот же товар, только худшего качества и по более высокой цене. К чему бы это?..
Здоровяк ремесленник прогулялся до воза Кабибо, пытаясь понять, что за товар тот привез на ярмарку на этот раз. Но нет, все было как всегда, кожи Кабибо выглядели так, будто готовы были расползтись в руках, да и воняли как обычно. К полудню продав едва ли полдюжины кож случайным покупателям, он решил пойти к распорядителю торгов и узнать, не выдали ли ему желтую карту. Желтая карта полагалась недобросовестным торговцам, поставлявшим плохой товар или пытающимся не заплатить налог в доход города. Ингер ничего подобного за собой не числил, но мало ли накладок, а человеку вообще, как известно, свойственно ошибаться…
Однако он не успел осуществить свое намерение — к нему подошел стражник. Ингер знал этого типа уже давно и так же давно усвоил, что самое лучшее — не обращать на него внимания. Тот был нудлив, привязчив, туп, но… какое-никакое начальство. Так что — не пошлешь. Лучше делать вид, что просто не замечаешь: Но сегодня стражник просто заставил себя заметить.
Он носил идиотское имя Хербурк. Бряцая длиннющей, до земли, саблей в обшарпанных ножнах, время от времени звякавших о вымощенную грубым камнем дорогу, он приблизился к Ингеру и выцедил сквозь желтые лошадиные зубы:
— Как торговля?
— Да так, — неопределенно ответил Ингер, не понимая причины внимания стражи ярмарки к своей скромной персоне. Обычно он не заслуживал никаких знаков благоволения, помимо мимолетного «деревенщина!».
— Очень хорошо, — сказал Хербурк. Эта скотина была явно чем-то очень довольна. Стражник поправил саблю и выставил бок, на котором эта сабля болталась. Оружие было гордостью Хербурка: сабля полагалась ему как начальнику стражи, у прочих были только палки. Да еще пара копий на всю братию, причем копья большей частью использовались как те же палки. — Очень хорошо, — повторил Хербурк. — Ну-с, а налог на торговлю ты, конечно, не заплатил?
— Отчего не заплатил? Заплатил.
— Так. Значит, нарушал правила, установленные Малой хартией частной торговли?
— Отчего нарушал? Не нарушал, — покорно ответил Ингер.
Стражник почему-то обозлился, его рожа пошла красными пятнами. Он замотал лохматой башкой, на которой с ловкостью собаки, оседлавшей забор, сидела внушительная шапка из ослиной кожи. Тут же на всю ярмарку раздался дикий крик:
— Да что ты такое плетешь, паразит и выкидыш ослицы?! Почему же в таком случае ко мне сегодня в стражное помещение зашел господин Ревнитель. Да-да, САМ ГОСПОДИН РЕВНИТЕЛЬ из Храма Благолепия? Он сказал, чтобы я взял тебя… мм… — Хербурк со скрежетом почесал в затылке, припоминая сложное для себя выражение, которое употребил Ревнитель. Вспомнил: — Чтобы я взял тебя на заметку. Вот так. — Гордый собственной памятью и интеллектом, стражник Хербурк внушительно прокашлялся.
Ингер вылупился изумленно:
— Господин Ревнитель?!!
Хербурк побагровел:
— Даты что, деревенщина, мне не веришь? МНЕ?! Базарному стражнику! Опоре порядка и стражу достоинства! НЕ ВЕРИШЬ?!
— Нет-нет, что вы, господин стражник, я никогда… то есть и в мыслях не было… — забормотал Ингер, лихорадочно раздумывая над словами стражника.
Что ж, теперь утренние убытки вполне объяснимы. Хербурк, с утра слегка приняв на грудь, не преминул поделиться фактом (и, естественно, содержанием) своей беседы с самим Ревнителем со всеми окружающими. Еще бы! Если уж с Хербурком заговорил САМ господин Ревнитель… Ох! Такое нечасто случается. А новости на рынке распространяются молниеносно. Вот местный люд и поостерегся. Мало ли… Ревнители просто так никем не интересуются, так что того и гляди… Только с чего Ревнитель заинтересовался Ингером? Что он такого натворил-то? Кожевенник торопливо вытер мгновенно взмокший лоб…
Между тем стражник продолжал разоряться:
— Наверное, ты бунтовщик или того хуже… — Хербурк огляделся по сторонам и, оценив собравшуюся толпу, выдохнул, скаля зубы и старательно выговаривая слова: — Еретик!.. А знаешь, что бывает с теми, кто впускает в себя Скверну? Конечно, знаешь!
Слова «еретик» и «Скверна» вряд ли входили в лексикон милейшего стражника Хербурка до этого дня; скорее всего, ярмарочный охранник сам до смерти перепугался, увидев перед собой грозного храмового Ревнителя, и со страху выучил все слова и понятия, которыми оперировал нежданный визитер из Храма Благолепия.
— Значит, так, — Хербурк махнул рукой, — мне велено за тобой присмотреть. Забирай весь свой товар и идем в стражное помещение. Там сдашь товар на хранение, пока мы не разберемся с твоим делом.
Ингер тяжко вздохнул. Ну раз не везет, то не везет. Ох!.. И так торговлишки никакой, а тут, чего уж там, совсем с товаром расстаться придется. Каждому известно: стоит чему-то попасть в стражное помещение, можешь с этим распрощаться. Ингер вздохнул еще раз. Теперь, верно, и припасов вот не прикупишь, и с «пальцем Берла» в мирской придел Храма не сунешься, не на что… А куда деваться — против властей не попрешь. Если уж тут каким-то боком затесались храмовые Ревнители, то ноги бы унести… Это Ингеру вбили в голову с малых лет. С Храмом Благолепия не пошутишь и прощения не вымолишь. Господа Ревнители — это такая силища, у-у-у… Не говоря уж о том, что в Ревнители подбирают парней навроде самого Ингера. А Ингер, как настоящий кожевенник, обладал атлетической фигурой, мощными, налитыми силой плечами и такими же мышцами, которые прорисовывались даже под его бесформенной — не ах какой, ясное дело! — из недорогой ткани одеждой, в нескольких местах заплатанной грубо выделанной кожей. Неказистой, но очень прочной. Так вот, Ревнителей еще и обучают так, что аж жуть, припомнил из уроков детства несчастный кожевенник…
— Идем!
Они прошли между рядами лотков, на которых приехавшие на ярмарку расположили свой немудреный товар. Как и полагалось, ярмарочный торг производился громогласно, с многочисленными и увлекательными спорами, даже с переталкиваниями между продавцом и его потенциальным покупателем. Кое-где доходило до вполне осязаемых потасовок; впрочем, практически сразу же буяны били по рукам и договаривались, ибо буянить на рынке выходило себе дороже — ушлые стражники быстро наводили порядок, попутно взимая штраф за нарушение порядка на торгах, ну и… слегка облегчая прилавок торговца. Но вот что примечательно: везде, где бы ни проходили стражник Хербурк и его незадачливая жертва, споры и перебранки тотчас смолкали. Словно чья-то большая властная рука стирала улыбки и энергичные гримасы с лиц самых завзятых торгашей и буянов, закрывала рты, умеряла жесты. Большинство пугливо, подозрительно косилось на Ингера и его товар: повозку, изрядно нагруженную кожами, которую тащил откормленный осел. Ингер собирался продать и его и повозку, чтобы не гонять животное порожняком до своей деревни. Теперь, видно, не придется, и упитанный лопоухий бедняга достанется кому-то из этой ненасытной братии, ярмарочной стражи.
