Ознакомительная версия.
Солнце склонилось уже к закату, когда караван очутился наконец почти на гребне этого высокого снегового увала, где барометр показал девятьсот семьдесят метров. Туман белой пеленой стлался внизу, скрывая почти весь склон и подножие, но через него открывался далекий вид на торосистую равнину моря, расстилавшуюся до горизонта.
Оставив нарты у подножия плоской черной скалы, поднимавшейся невысоко над снегом, все пятеро поднялись на самый гребень и остановились в двух шагах от края огромного обрыва, которым оканчивался этот снеговой склон.
– Ну и чудеса! – воскликнул Никифоров, выразив этим всеобщее изумление перед развернувшейся впереди картиной.
Вместо сплошного снега и льда, которые нужно было ожидать на такой высоте, почти в тысячу метров над уровнем моря, под широтой в 79 или 80°, путешественники увидели перед собой картину пробудившейся весенней природы, хотя была только половина апреля, когда и под Якутском, на 15–17° южнее, весна еле намечается первым таянием снега.
Вниз от края обрыва мрачные черные уступы, на которых белел снег, уходили в глубь огромной долины, расстилавшейся на север до горизонта. На дне ее ярко зеленели обширные лужайки, разделенные площадями кустарника или леса, уже чуть подернувшегося зеленью первых листочков. В разных местах среди лужаек сверкали зеркала больших и малых озерков, соединенных серебристыми лентами ручьев, то скрывавшихся в чаще кустов, то появлявшихся на лужайках. Над более далекими озерками клубился белый туман – они словно дымились. На западе, за этой зеленой долиной, поднималась чуть не отвесной стеной высокая горная цепь, гребень которой был разрезан на остроконечные вершины, подобные зубьям исполинской пилы; на них полосами и пятнами лежал снег, тогда как ниже на обрыве его почти не было. Солнце уже спустилось за эту цепь, и вся долина погрузилась в вечернюю тень.
Цепь гор уходила на север за горизонт, скрываясь в тумане, покрывавшем отдаленную часть долины. Туда же, на север, насколько можно было видеть, тянулась и гряда, на гребне которой стояли наблюдатели и которая была ниже противоположной. На юге та и другая как будто соединялись, совершенно замыкая долину с этой стороны.
Безмолвное созерцание первых минут сменилось оживленным обменом впечатлений.
– Диво дивное, Матвей Иванович! – произнес Никифоров.
– Настоящая обетованная земля! – сказал Ордин.
– Совершенно непостижима эта зелень, эта растительность под такой широтой! – заявил Костяков. – Долина открыта на север, в сторону полюса, словно оттуда идет к ней тепло.
– И неудивительно, что сюда летят издалека птицы, пренебрегая нашим суровым побережьем. Вполне возможно, что сюда скрылись и онкилоны. Но как мы спустимся вниз по этим обрывам с нашими нартами? По ним и порожняком не сойдешь, – заметил Горюнов.
– А вот же звери спускаются! – воскликнул Ордин, указывая на несколько темно-бурых животных с огромными рогами, закрученными спиралью по бокам головы, которые появились на уступе под ногами путешественников.
– Эх, каменные бараны! Вот бы подстрелить парочку на ужин! – воскликнул Горохов.
Между тем животные, очевидно почуяв людей, остановились и в недоумении подняли головы вверх.
Бараны, по-видимому, все-таки были знакомы с человеком, так как, постояв минуту, резко повернули назад и скрылись за выступом скалы.
В это время Горюнов изучил при помощи бинокля гребень в обе стороны от места их стоянки; на северо-восток он повышался, на юго-запад как будто понижался и в этом направлении, может быть, представлял возможность спуска.
– Идем вдоль гребня на юго-запад, – заявил он. – Если есть спуск вниз, то скорее всего там.
– Может быть, придется окружить всю впадину, – заметил Ордин, – чтобы…
– … чтобы убедиться, что спуска в нее для людей нет и что только для птиц она доступна, – подхватил Костяков.
– Ну, что же, придется удовольствоваться на первый раз открытием этой громадной впадины с богатой растительностью среди полярных льдов и немедленно вернуться на материк.
Пользуясь остатком дня, пошли на юго-запад вдоль гребня, который оказался неровным: он то понижался, и здесь снеговое поле южного склона доходило до самого края обрыва, то повышался и представлял скалы или острые грядки. При виде их Ордин вспомнил про свой молоток и освидетельствовал несколько таких выступов.
Все они оказались состоящими из базальта, то плотного, то пузыристого или шлаковатого, представлявшего базальтовую лаву.
– Я начинаю думать, – сказал он, обращаясь к Горюнову, – что ваше предположение, высказанное академику Шенку, что Земля Санникова представляет остаток вулкана, оправдывается. Эта огромная котловина, окруженная кольцом отвесных обрывов, очень похожа на кальдеру[6] большого древнего вулкана, а базальты, встреченные нами внизу и здесь, на гребне, подтверждают это.
– Такое происхождение котловины объяснит нам и существование богатой растительности под этой широтой, – прибавил Горюнов. – Но не будем решать преждевременно, посмотрим, что будет дальше.
По мере движения на юго-запад гребень заметно понижался, но в сторону впадины обрывался так же круто. Сумерки сгущались, но почти полная луна уже поднялась и освещала путь. Прошел еще час.
Горюнов взглянул на барометр – он показывал уже только пятьсот метров над уровнем моря.
– Я думаю, нам придется заночевать на гребне. Луна не осветит спуска на ту сторону, а в темноте идти по неизвестной дороге опасно.
– Найдем ровную площадку и станем, – согласился Никифоров.
– Но если ночью поднимется пурга, нас может смести в пропасть, – заметил Костяков.
– Пурги не будет, – заявил Горохов, – небо чистое, ветра нет, солнце село некрасное. Вот разве шайтан захочет наказать нас…
– Будем надеяться, что он помилует, – рассмеялся Горюнов.
Выбрали более ровное и широкое место гребня в промежутке между двумя скалами, поставили палатку, поужинали, но спать не хотелось. Таинственная впадина была слишком близко и возбуждала любопытство. Луна уже освещала более отдаленную часть ее, тогда как ближайшая оставалась в тени; в разных местах серебрились зеркала озер и ленты ручьев среди темного фона лугов и леса.
Усевшись на краю обрыва, все пятеро созерцали лежавшую у ног странную впадину; освещенные луной обрывы противоположного края казались теперь еще выше и круче.
Они поднимались над дном на тысячу пятьсот – тысячу шестьсот метров почти отвесно. И вдруг в ночной тишине из глубины раздалось сначала протяжное мычанье, а затем глухой рев.
– Эге-ге, там зверье есть, коровы мычат! – воскликнул Никифоров.
Ознакомительная версия.
