— Что-о-о?! — Джеремия так стиснул ножку хрустального бокала, что у него побелели костяшки пальцев.
По-моему, впервые за всю историю этой премии ее лауреат не смог лично присутствовать на церемонии. Денежную сумму вы сможете получить… ну, когда сможете.
После новой паузы Бренн добавил:
Ваши близкие шлют вам самые горячие приветы. Мы все гордимся вами.
Диск умолк.
Ножка бокала в руке Джеремии внезапно переломилась. Он уставился на начинающую кровоточить рану. Потом уронил чашу, и она разлетелась хрустальными брызгами по мозаике пола.
— Джеремия! — Халь протянула к нему руку.
— Нет! — резким движением он отодвинулся от стола, вскочил и почти побежал к дверной арке. За ней он оказался в коридоре с высоким потолком. Одна стена была отделана панелями темного дерева, но вторая была из стеклоплекса, и за ней открывалось бескрайнее небо.
Далеко внизу простирались Теотекские горы в гирляндах туманов и коврах пышных снежных елей. Облачный Лес! На севере блестела темная синева Озера Теней, а на юге голубело, отливая серебром, Озеро Слез. Далеко на востоке в небо вонзался одетый снегами пик Горы Теней. Эти необъятные просторы смеялись над ним, напоминали, что он заперт в раззолоченной клетке, и ему не доступна свобода, которой дышал этот величественный пейзаж.
Коридор завершался полукруглой комнатой, пол и задняя стена которой были вырублены в обрыве. Остальные стены были из выгнутого наружу стеклоплекса, поляризованного, чтобы умерить слепящий солнечный свет. Комната лепилась к обрыву, будто пузырек на огромном вертикальном пространстве камня. В задней стене была вырублена скамья. Джеремия сел, упер локти в колени и зажал виски в ладонях.
У входа послышались шаги, он поднял голову и увидел капитана своего эскорта. Вслед за ней появилась Халь.
— Можешь подождать в малой гостиной, — сказала она охраннице.
Капитан ушла, а Халь села на скамью возле Джеремии. Она сказала осторожно:
— Награды, которые ты получил, это большая честь, да?
— Какое это имеет значение? — Он уставился в замыкающее их полушарие неба. — Я же никогда не смогу их принять.
— Тебе станет легче, если ты не будешь молчать…
Какая перемена! Обычно он искал ее откровенности. А сейчас она сидела тихо, не настаивая и не укрываясь за своей холодностью.
Через некоторое время он нарушил молчание.
— Степень доктора — вот ради чего я трудился все эти годы. Обычно ее не присуждают без защиты, на которую я явиться не мог. Но они все равно присудили ее мне. — Он сглотнул. — А Фельдмановский приз — это грант, который присуждают каждый год за исследования, завершившиеся диссертацией по антропологии.
— Присуждают только одному? Из всех?
— Да. Ну, это-то мелочь.
— Так ли? — она пристально посмотрела на него. — А мне кажется: эта твоя докторская степень и престижный Фельдмановский приз куда более почетные награды, чем ты говоришь.
Джеремии и в голову не приходило, что он может получить «Фельдмана». Хотя он бесспорно достиг многого в исследованиях, но приз обычно присуждался выдающемуся ученому.
Однако поистине потряс его «Голдстоун». Он понять не мог, что побудило Академию присудить премию именно ему! Она же всегда доставалась члену факультета с солидным стажем, причем какого-нибудь ведущего факультета. Но чтобы недавний студент получил ее за диссертацию… Неслыханно! Это обеспечивало ему большие шансы на получение того или иного престижного места. Сбывались самые заветные мечты, но Коубей безжалостно положила им конец.
Халь не спускала глаз с мужа.
— А этот «Голдстоун», что он означает?
Джеремия сглотнул.
— То, что люди, которых я не достоин называть коллегами, считают мою работу самой выдающейся в нашей области за этот год. — Он повернулся к ней. — Разве ты не понимаешь? Это все, чего я когда-либо хотел. Вы украли мои мечты.
Она сказала негромко:
— Поставить этот диск было ошибкой.
— Отпусти меня, Халь. Позволь мне вернуться домой.
— Даже если бы я могла освободить тебя от Клятвы калани, а это не в моей власти, теперь мы не можем допустить, чтобы ты уехал. Ты слишком много знаешь.
— Вы не хотите, чтобы я писал о Внутри?
— Отчасти. Для нас это очень личное. — Она помолчала. — Но куда серьезнее то, что тебе известно о Севтаре. Его семья обладает огромным влиянием в Сколианской империи. Если они когда-нибудь узнают, что случилось с ним здесь, они примутся мстить.
Он мотнул головой.
— Я даже не упомяну о нем. Ни при каких обстоятельствах.
— Я не вправе рисковать безопасностью моего народа.
Джеремия встал и подошел к выпуклой стене. Ниже комнаты проплывало туманное облако.
— Но как бы то ни было, «Голдстоуна» я не заслужил. Моя работа не завершена.
Халь подошла и остановилась позади мужа, обвив руками его талию. Он увидел ее отражение в стекле, глаза, созерцающие невероятную панораму. Она сказала совсем тихо:
— Я знаю тебя, Джеремия. Ты не успокоишься, пока не достигнешь совершенства. И даже тогда останешься неудовлетворенным. Я прочла эту твою работу, прежде чем отослать ее на Землю. Ты заслуживаешь всех наград, которые тебе присудили.
— Ты прочла мою диссертацию?
— Да. Это потребовало времени. Мой английский просто ужасен. — Она наклонила голову. — Так странно увидеть Двенадцать Цитаделей глазами инопланетника. Но во всем, что ты написал, сквозила любовь к Коубей.
Ей понравилась его работа! Для него это значило очень много. И все-таки он не мог сказать ей того, что она хотела услышать — что любовь к ее миру возместит ему утрату его собственного. И они стояли молча, глядя в небо.
Потом она сказала:
— Вскоре мне предстоит присутствовать на Совете Директоров в Цитадели Карн. И я подумала: если хочешь, я возьму тебя с собой.
Он знал, что она никогда никуда не ездила с калани. Таким способом она старалась его утешить.
— Да. Мне бы этого хотелось.
Ее руки, судорожно стиснутые на его талии, чуть расслабились. Не разжимая их, она повернула его лицом к себе.
— До отъезда нас навестит Директор Тенсы. Я хочу, чтобы ты сыграл с ней в Игру.
Это его удивило. Хотя Халь часто усаживала своих калани играть с Карьи, она обычно выбирала наиболее опытных.
— Ты уверена, что хочешь поручить это мне? Не Кеву или Сейвину?
Халь кивнула.
— Я надеюсь, что приток новых идей пойдет ей на пользу. Вы по-разному смотрите на вещи.
— Ну а Хевтар?
— Хевтар? — она недоуменно улыбнулась. — Он же ребенок.
