— Вне пределов Амтор нет жизни, — сказал он. — Как может быть жизнь там, где сплошной огонь?
— Что говорит ваша наука о.., — начал было я, но мне пришлось остановиться. Не существует амторианского слова, обозначающего вселенную, так же, как нет названий для солнца, луны, звезд или планет. Грандиозная картина неба, к которой мы так привыкли, никогда не была доступна обитателям Венеры, поскольку планета вечно скрыта под двойным слоем непроницаемых облаков, окружающих ее. И мне пришлось начать сначала.
— Что, по-вашему, окружает Амтор?
Вместо ответа Данус отошел к полке и вернулся с большим томом, который был раскрыт на прекрасно исполненной карте Амтор. На карте были изображены три концентрических окружности. Между двумя внутренними окружностями лежало кольцо, обозначенное Трабол, что означает теплая страна. Очертания морей, континентов и островов были обозначены в пределах линий окружностей, ограничивающих это кольцо. Лишь в нескольких местах они заходили за эти линии, словно обозначая места, в которых отважные исследователи решились проникнуть в тайны неведомых и негостеприимных земель.
— Это Трабол, — пояснил Данус, указывая на часть карты, которую я только что вкратце описал. — Он полностью окружает Страбол, который лежит в центре Амтор. В Страболе очень жарко, его земли покрыты огромными лесами с непроходимым подлеском, а обитают там громадные наземные животные, рептилии и птицы. В его теплых морях кишат чудовища глубин. Еще ни одному человеку не удавалось забраться далеко в пределы Страбола и выжить.
— За Траболом, — продолжал он, указывая на внешнее кольцо, — лежит Карбол (холодная страна). Там настолько же холодно, насколько в Страболе жарко. Там тоже обитают странные животные, и путешественники возвращались с рассказами о жестоких людях, одетых в шкуры. Но это — негостеприимная земля, в которую не стоит отправляться, и очень немногие осмеливаются забираться далеко из страха упасть с ободка земли в расплавленное море.
— С какого ободка? — спросил я.
Он посмотрел на меня в изумлении.
— Когда ты задаешь такие вопросы, я начинаю верить, что ты и впрямь явился из другого мира, — заметил он. — Не хочешь ли ты сказать, что ничего не знаешь о физической структуре Амтор?
— Я ничего не знаю о ваших гипотезах на этот счет, — уточнил я.
— Это не гипотезы, это факт, — мягко поправил он. — Природные явления нельзя объяснить никаким иным образом. Амтор представляет собой огромный диск с загнутыми вверх краями — как большое блюдце. Диск плавает по поверхности моря из расплавленных металлов и камня. Этот факт неоспоримо доказывается наблюдениями. Например, тем, что расплавленная жидкая масса время от времени извергается из горных вершин, когда в днище Амтор прожигается дыра. Карбол, холодная страна — это мудрое творение предусмотрительной природы. Карбол защищает наш мир, умеряя чудовищную жару, которой дышат гигантские волны, вздымающиеся за краем Амтор.
Над Амтор, опускаясь в расплавленное море, располагается огненный купол Небесного Хаоса. Это предвечный огонь, от которого нас защищают облака. Изредка в облаках образуется разрыв. Тогда, если это случилось днем, проникающий сквозь облака жар столь силен, что иссушает растительность и уничтожает все живое, а льющийся оттуда свет ослепляет. Когда такие разрывы происходят ночью, жара нет, но мы видим искры от окружающего нас огня.
Я постарался изложить Данусу основы земной астрономии. В частности, сферическую форму планет и то, что Карбол — более холодная область, окружающая один из полюсов Амтор, тогда как Страбол, жаркая страна, лекжит в экваториальной полосе; что Трабол — это одна из двух областей умеренной температуры, и вторая такая же наверняка лежит за экваториальной полосой, которая, в свою очередь, опоясывает шар посредине, а вовсе не представляет собой круглую область в центре диска. Он вежливо выслушал меня, но только улыбнулся и покачал головой.
Сначала я не мог понять, как человек, разум, образование и культура которого столь очевидны, может упорно придерживаться столь нелепых убеждений. Но когда я задумался над тем, что ни он, ни один из его предшественников никогда не видели неба, я начал понимать, что у них не было оснований для какой-либо иной теории, чем их собственная, а ведь даже у гипотез должны бьыть основания. Я также стал понимать лучше, чем прежде, какую важную роль сыграла астрономия для человеческой расы на Земле. Могли ли мы развиваться так быстро и успешно, если бы небо было всегда скрыто от нас? Не думаю.
Но я не сдавался. Я обратил внимание Дануса на то, что если их теория верна, то граница между Траболом и Страболом (умеренной и экваториальной зоной) должна быть много короче, чем линия, отделяющая Трабол от Карбола, полярной области, как это и было показано на карте, — однако съемки местности должны были показать совсем обратное. Это подтвердит правильность моей теории. Доказать это будет совсем легко, если проводились топографические съемки, а я по отметкам на карте заключил, что они проводились.
Данус признал, что съемки действительно выявили очевидное противоречие, на которое я указал, но простодушно объяснил его чисто амторианской теорией относительности расстояния, которую тут же мне изложил.
— Градус составляет одну тысячную окружности круга, — начал он. (Это амторианский градус. У тамошних ученых не было подсказки со стороны солнца, как у вавилонян, выбравших число «триста шестьдесят» для разделения круга в качестве достаточного приближения к зодиакальному движению нашего светила — градус в день). — И независимо от длины окружности, она составляет ровно тысячу градусов. Окружность, отделяющая Страбол от Трабола, таким образом неизбежно равна тысяче градусов. Ты признаешь, что это так?
— Конечно, — ответил я.
— Прекрасно! Далее, признаешь ли ты, что окружность, которая отделяет Трабол от Карбола, составляет в точности тысячу градусов?
Я кивнул в знак согласия.
— Вещи, равные некой одной вещи, равны между собой, верно? Таким образом, внутренняя и внешняя границы Трабола имеют одинаковую длину, и это верно благодаря правильности теории относительности расстояния. Градус — это наша единица линейных мер. Было бы странным говорить, что чем дальше мы удаляемся от центра Амтор, тем длиннее становится единица длины. Это только кажется, что она становится длиннее. По отношению к окружности круга она остается в точности такой же, невзирая на расстояние от центра Амтор.
Я схватился за голову.
— Я знаю, — признал он, — на карте кажется, что она меняется; но она должна быть неизменной. Потому что иначе длина концентрических кругов, проведенных на поверхности Амтор, очевидно, должна была бы быть тем больше, чем ближе мы бы подходили к ее центру, и тем меньше, чем ближе к периметру — а это так нелепо, что не стоит об этом и говорить.
