Командир стражи протянул:
— Тогда ты не будешь возражать, если мы тут пошарим?
— Ничуть, — пожала плечами Маскелль.
Растим выразительно замахал руками:
— Пожалуйста, пожалуйста! — потом повернулся в актерам и крикнул: Помогите им обыскать фургоны!
«Так вот оно как!» — Маскелль продолжала улыбаться, хоть и ощутила непонятный порыв гнева. Разве она планировала что-то другое?
Стражники двинулись к фургонам. Маскелль повернулась и снова оказалась лицом к лицу с воином. Он смотрел на стражников с таким хищным выражением, которое Маскелль раньше видела только на морде кошки, поджидающей у щели в полу неосторожную ящерицу; рука его лежала на рукояти сири. Маскелль поймала его взгляд и прошипела:
— Не вздумай обнажить клинок.
На лице синтанца было ясно написано, что он полагает: она лишилась рассудка, — но рукоять сири он выпустил. Маскелль подошла к костру, и воин двинулся следом.
Когда Маскелль остановилась, остановился и он — на шаг позади и чуть сбоку; именно так должен был бы вести себя ее телохранитель. Уже давно Маскелль удавалось оставаться в живых только потому, что она всегда оказывалась на шаг впереди остальных — или по крайней мере умела их в этом убедить. Воин постоянно приходил ей на помощь с тех пор, как она вырвала его из рук пиратов, и, по-видимому, считал, что причина ей известна. Гордость и годы намеренного и непреднамеренного обмана не дали ей теперь просто спросить… Да, то ли гордость, то ли страх, что если он узнает о ее неведении, то уйдет. Ситуация становилась почти забавной.
Стражники не отличались ни старательностью, ни вежливостью своего командира. Некоторые из них только для вида заглядывали в ящики, но другие с руганью врывались в фургоны. Если так пошло бы и дальше, Маскелль такое очень не понравилось бы.
Один из стражников попытался войти в фургон Киллии, но та загородила дверь, пытаясь объяснить ему, что внутри больной ребенок. Детина не пожелал слушать и схватил Киллию за руку, намереваясь отшвырнуть в сторону. Маскелль в несколько шагов пересекла лагерь.
— Оставь ее в покое, — приказала она, ткнув стражника посохом.
Тот отступил — посох не причинил ему никакого вреда, но разозлил.
— Малышка испугалась, и мне только что удалось ее снова укачать, стала огорченно оправдываться Киллия. — Пусть ищут, но не будят…
Дальше все произошло так быстро, что Маскелль не успела ничего понять. Кто-то скользнул мимо нее, и когда Маскелль подняла глаза, стражник уже растянулся на земле, а его дубинка отлетела в сторону. Между ней и стражником, заслоняя ее, стоял воин. Должно быть, стражник попытался толкнуть ее или, да помилуют его Предки, замахнулся дубинкой.
Остальные стражники схватились за оружие. Маскелль похлопала своего телохранителя по плечу, чтобы предупредить, и подняла над головой посох. Воин немедленно распластался по земле.
Однако в отличие от пиратов стражники знали, что это значит. Они замерли и тем самым дали своему командиру время вмешаться. Он кинулся между ними, вскинул руки и приказал:
— Остановитесь!
Маскелль заметила, что ее руки дрожат, и не только от тяжести поднятого посоха. Сердце ее колотилось, гнев комком стоял в горле.
«Еще немного, и я сорвалась бы», — подумала она, когда самообладание вернулось к ней. Опустив посох, она сказала:
— Вы все обыскали. А теперь уходите.
Командир покачал головой, с трудом переводя дыхание.
— Что в том фургоне?
— Больной ребенок, — ответила Киллия, поднимаясь на ноги и отряхивая грязь с панталон. Она была слишком хорошей актрисой, чтобы показать свою ярость, но кровь отхлынула от ее лица. — Я сказала ему, что он может посмотреть. Я только не хотела, чтобы он разбудил малышку.
Мгновением позже в доказательство ее слов из двери выглянуло круглое испуганное личико; девчушка посмотрела на стражников и захныкала.
— Видите? — воскликнула Киллия, подхватывая ребенка на руки.
Командир вздохнул и знаком отослал своих людей. Некоторым из них хватило совести смутиться, но тот, из-за кого начались все неприятности, продолжал злиться и не хотел уходить. Командир дождался, пока тот все-таки ушел, и сказал:
— Прости, святая мать. Это была ошибка.
— Почти смертельная ошибка, — бросила Маскелль.
«Пока что удача мне не сопутствует, — подумала она. — Мы еще не добрались до города, а я уже дважды чуть не нарушила свою клятву».
Командир непонимающе посмотрел на нее, потом тряхнул головой и направился следом за своими людьми. Когда стражники вернулись в здание пристани, Растим шумно выдохнул воздух.
— Где он? — тихо спросила Маскелль.
— В фургоне Фирака, на койке.
— Я думала, его спрятали в твоем фургоне.
— Так мы и сделали, но они собрались обыскивать его, и пришлось перенести тело.
Маскелль покачала головой. Она ничего не заметила… впрочем, должно быть, они воспользовались переполохом.
— Мы простимся с ним завтра, когда пересечем дамбу. — Похороны накануне того дня, когда они войдут в священный город, были плохим предзнаменованием… Маскелль вернулась к костру.
Там собрались все ариаденцы. Они были перепуганы и выглядели довольно жалко, но актерами оставались хорошими — только это и имело значение для их представлений. Киллия, завернувшись в одеяло, осталась около своего фургона: она явно хотела быть поближе к своей малышке.
Выражение их лиц, уклончивые взгляды сказали Маскелль, что воин последовал за ней: действительно, оказалось, что он снова стоит у нее за спиной. Она подумала: он третий раз оказывается в положении ее защитника опять число три! Что-то Бесконечность стала щедра на странные предзнаменования… Лучше бы она это прекратила, решила Маскелль.
— Ну? — обратилась она к ариаденцам.
Гардик, который никогда не мог долго молчать, спросил:
— Следует ли нам ожидать новых неприятностей сегодня ночью?
— Нет. Сегодня ночью — нет.
Ариаденцы встревожено зашептались. Фирак, Дория, Вани — хорошо знакомые лица после всех этих месяцев. Всего их было девять человек — совсем не много для некоторых сложных представлений. Жители Дувалпура — столицы Империи оценят их искусство, не то что провинциалы… Кто-то отводил глаза, встретившись с Маскелль взглядом, кто-то был явно обеспокоен, другие просто устало смотрели в огонь.
Наконец Растим прокашлялся и заговорил:
— Думаю, мы все знаем, как плохо бы нам пришлось, если бы… если бы не Маскелль.
Она стала приглаживать растрепанные волосы, чтобы скрыть улыбку. Ее имя, произнесенное с ариаденским акцентом, все еще смешило ее… Еще одно доказательство того, что воздух Дувалпура — у нее в крови. Как же она была глупа, покинув эти края!
