Что же делать? Ещё секунда, миг — и он погибнет в этой чудовищной пасти.
Да, именно так и было — теперь он всё видел: этот исполин пробил своды пещеры, запустил ручищу в неё, ухватил его, поднял и несет к раскрывающейся пасти. Ещё немного, вот-вот… Пасть была немалая, метра полтора в поперечнике — Иван в неё проскользнул бы жалким червячком. Проскользнул… если бы, из неё не торчали большущие, кривые, жёлтые зубы и четыре саблевидных клыка. Мимо таких не проскользнешь!
— Ива-а-а-ан!!! — где-то внизу эхо разносило пронзительный голос Алены.
Реакция сработала мгновенно. Был лишь один выход.
Не самый безопасный, требующий огромного напряжения, отнимающий годы жизни. Но лучше потерять годы, чем саму жизнь. За мгновение до развязки Иван ускорил внутреннее время, ускорил до предела. Теперь его уже не несло к пасти, а подносило — медленно, еле-еле. Теперь он жил в ином временном ритме и мог хотя бы оглядеться, осмыслить своё незавидное положение, попытаться сделать хоть что-то.
Ждать милости не приходилось. Огромная почти человеческая и вместе с тем чудовищно-звериная морда монстра-людоеда не оставляла никаких надежд.
Ноги зажаты. Только руки! Только голова!
Из пасти несло трупной вонью. С волосатых губ капала клочьями седой пены слюна. Из ноздрей плоского львиного носа сочилась кровь. И клыки.
Огромные клыки!
— Ну, нечисть поганая, держись!
Иван понимал, что достаточно исполину сдавить свою лапищу посильнее — и от него, от человека, землянина, от создания Божьего, останется мокрое место. Он и без того ощущал, как болят бока в горячей ладони людоеда, как похрустывают ребра. Но надо опередить, надо!
Когда лапища поднёсла его к самой пасти, Иван резко выкинул вперёд обе руки, тройным ведическим приёмом превратил их в сокрущающий таран нечеловеческой прочности — «алмазную палицу Индры». Приём этот был известен единицам на Земле. Он спасал знающих его во тьме тысячелетий. Он должен был спасти рос-веда и в эту минуту. Чудовище было невероятно могуче, исполински сильно. Но за Иваном стояли родоначальники Человечества и их Сила.
— А-я-ягррр!!! — тяжёлый хрип вырвался из горла Ивана.
Он был за всеми пределами возможного. Кожа на руках и груди лопалась и кровоточила, мышцы вздулись узлами, буграми, грозили прорвать эту нежную кожу, позвоночник трещал, всё тело пронизывал дьявольский или, скорее, божественный, огонь. Это было подобно чуду!
Иван с мясом, с корнями выдрал оба верхних клыка. И ни мига не медля, из последних сил, чувствуя, как сжимается волосатая ладонь, вонзил их остриями в огромные жёлтые от злобы и ярости глаза. Потоки крови, слизи и ещё какой-то мерзости захлестнули его. Дико взвыло исполинское чудовище.
Уже падая вниз, Иван успел увидеть, как монстр-людоед обеими руками хватался за вываливающиеся, проколотые глазные яблоки, пытался запихнуть их обратно, в чёрные ужасные своей пустотой глазницы. От оглушающего воя и прорывающегося сквозь него рыка закладывало уши.
Ритм ускорения начал прерываться ещё прежде, чем Иван ухватился за ребристый выступ скалы. Ладони обагрились кровью. Но падение немного замедлилось. Он летел в провал, прямо в чёрную пенистую и пузырящуюся жидкость, совсем не похожую на воду, маслянистую и гадкую. А в ушах дикий рев перемежался с почти неслышным: «Ива-а-ан!»
Он упал в жидкость, погрузился метра на три вглубь. И почти одновременно, с небольшим запозданием огромная лапа опустилась в пролом, сунулась в воду, принялась шарить под сводами пещеры. Это было страшное зрелище. Монстр-людоед не собирался упускать жертву, напротив, ярость и злоба в нём утроились, удесятерились. Чёрные брызги летели во все стороны.
Ивана качало на поднятых волнах, кидало, несло, закручивало в возникающих тут и там водоворотах. Это была буря злобы! Взрыв ярости! Ослепший монстр обшаривал внутренности пещеры, и не было той силы, что могла его остановить… Надо было смириться, погибнуть. Очень не хотелось. Но…
Ивана волной так бросило в стену, что он на долю секунды потерял сознание от жгучей боли.
А когда он пришёл в себя, уже совершенно в другой точке пространства, он увидел, что сила, способная остановить людоеда-исполина есть! На гребнистом выступе, вся мокрая, растрепанная, но неизменно прекрасная, с лучемётом в руках стояла Алена.
Иван замер, боясь выдохнуть воздух, спугнуть миг.
Ярчайшая вспышка прорезала полумрак пещеры.
Живой тяжеленной скалой обрушилась в чёрное озеро отхваченная по локоть ручища монстра. Безумный вой лишил слуха.
А она стояла обнаженной живой статуей, олицетворяющей победу сил Добра над силами Зла.
Ещё одна вспышка. Тяжелый всплеск на чёрной поверхности. Огромная кисть надломленным айсбергом ушла в воду. И снова рев. Вой! Визг!
— Молодец, Аленка! — не выдержал Иван. — Молодец!
В несколько сильных быстрых взмахов он подплыл к каменистой кромке. Вскарабкался наверх. Бросился к ней. Тяжелый лучемёт упал в ноги. Она прижалась к нему, вдавливая лицо в мокрую грудь.
Тело её сотрясалось от рыданий, его просто било в конвульсиях. Всё тяжкое, страшное, гнетущее вырвалось наружу, исходило из неё. Иван целовал её красивейшее на свете лицо — целовал беспорядочно: губы, глаза, нос, щеки, подбородок. Он шептал ей что-то нежное, ласковое, доброе, не вникая в смысл слов, стараясь её успокоить, растворить в себе. И он уже ощущал, как все прочие чувства — безумная радость, благодарность ей, нежность, желание впитать в себя все её тревоги и боли — уступают место одной великой и неудержимой страсти. Да, он сейчас желал её. И она желала его. Он чувствовал это каждой клеточкой тела. Они уже были единым. Её упругие высокие груди обжигали его, нежные бедра передавали свой трепет его ладоням. Он целовал её, задыхаясь, теряя рассудок, и не было ничего на белом свете важнее, главнее их Любви.
Всё произошло очень быстро — их сердца и души одновременно взмыли в незримые выси, насладились общим сладостным мигом… и вернулись в грешный мир — умиротворенные и тихие.
Алена лежала на груди у Ивана и слушала, как стучит его сердце. А он думал, что теперь ему вдвое тяжелее придётся — ведь без неё он из этого колдовского мира, из этого Пристанища навей, оборотней, монстров, нелюдей и призраков не уйдет.
Они лежали не меньше часа, приходили в себя.
Потом Алена тихонько встала, сходила в дальний конец выступа, принесла его рубаху, приволокла меч, бросила в ноги Ивану. Присела рядышком, погладила по плечу, убрала со лба у Ивана длинную прядь.
— Ты помнишь, я тебе обещала сказать кое-что? — спросила она.
