— Все проблемы Ауэрса — твои, Александр Иванович, — сказал Роман, — крушить их не перекрушить… Ну а машина времени — всего лишь один из инструментов, а не проблема. Этакий лабораторный автоклав, где варится экстракт темпоры. Так что давай взглянем на проблему с другой стороны. Смотри, что получается, Саша…
И я посмотрел.
Практика создания големов восходила к древнейшим доатлантическим временам.
Еще жители Лемурии начертанием магического слова оживляли вырубленных из скал каменных колоссов. Лемуры не переносили открытого водного пространства и не знали мореходства. Поэтому, чтобы добраться до соседнего материка Гондвана, они в течение нескольких тысяч лет складывали при помощи каменных големов грандиозный мост через океан. Големы, совершенно не нуждающиеся в воздухе, свободно перемещались под водой и возводили удивительное сооружение. Работа была практически завершена, но слишком большое количество магических знаков, начертанных на скальных породах, привело к фактическому оживлению целого участка земной коры, а может даже, и верхних слоев мантии. Движение коры вызвало грандиозный тектонический процесс. Лемурия погибла. А сами лемуры покинули Землю на вакуумных шарах, двигающихся по принципу инерциоида Толкунова. (Много тысяч лет спустя такие аппараты были описаны Сирано де Бержераком.)
Более простой технологией для кратковременного оживления каменных и деревянных големов пользовались древние египтяне (сфинксы), эллины (скульптуры богов-олимпийцев), язычники всех мастей (идолы, масленицы, болваны, Дагда и дагдиды), вудуисты и прочие. Первого долгоживущего голема в Европе сотворил Лев Бен Бецалель и долгое время держал это искусство в тайне. Голем Бецалеля был глиняным и многофункциональным. В XX веке в связи с развитием машиностроения, а затем и кибернетики, тема големов зачахла. Хотя во время Второй мировой войны барон фон Зеботтендорф проводил опыты по големизации богов арийского пантеона и пытался сформировать дивизию искусственных валькирий для нужд Третьего Рейха.
По идее, голем суть овеществленный приказ, овеществленная информация, а посему он относится к епархии теории информации в целом и кибернетики — в частности. Поэтому големов вполне можно именовать кибернетическими роботами. Но два французских ученых — Андрэ ля Зарча и Пьер ле Лик — опубликовали труд, резко и принципиально расширяющий классификацию големов. Ля Зарча и ле Лик утверждали, что понятие «голем» применимо не только к одноэлементным системам (каменный/глиняный болван), но и к многоэлементным («много болванов»). Человечество вполне можно рассматривать как многоэлементную систему.
— Много болванов, — сказал я, — это к Витьке.
Витька ухмыльнулся.
— Но у человечества нет глобальной идеи развития, — сказал Эдик, — поэтому к големам его отнести сложно.
— Спорно, но пусть так: человечество — не голем, — сказал Роман, — а вот его социальные институты — точно големы.
— Ага, — сказал я, — то есть человек работает как транзистор: на катод поступает сигнал-запрос — в зависимости от потенциала на базе сигнал либо приходит на анод, либо нет. Это же ЭВМ. — Я запнулся. — И отдел материально-технического снабжения…
— И дирекция, — подхватил Роман, — и Академия Наук, и Тройка утилизаторов.
— Саша, — сказал Эдик, тоже вытаскивая умклайдет, — ты сам говорил, что ЭВМ, все усложняясь и усложняясь, могут рано или поздно достичь уровня искусственного интеллекта.
И у меня перед глазами поплыла серая пирамида, врастающая в белую башню.
— Ребята, — сказал я, — а досконально известно, что геометрические заклинания потеряли силу?..
— Ты смотри, — сказал, ухмыляясь, Витька, — соображает специалист по композитным пентаграммам. А ты говоришь: кефир, кефир… Ты, Сашок, лучше скажи, в новой машине датчик случайных чисел такая же дрянь, как в старом «Алдане»?
Корнеев вытащил из кармана мятую бумажку.
— Нет, — гордо сказал я, — здесь чисто аппаратно стоит двухуровневый трансцендентный датчик.
— Нормально, — сказал Корнеев, разглаживая листок на залетном столе, — смотри сюда. Вот алгоритм начертания простейших космограмм из неопубликованного тома «Магистэ» товарища К. Птолемея. Понял?
— Нет, — честно сказал я. — Мы что, запускаем новую машину?
— И чем быстрее, тем лучше, — сказал Роман.
— Но тесты, — жалобно возразил я.
— Лучший тест, Сашок, — сказал Витька, — это хорошая задачка! Ну, не будь ослом, запускай.
И он сделал пасс руками.
Силовой рубильник лихо, с искрой, впечатался в клеммы. Ровно загудели вентиляторы, панель пульта «Алдана-ЗМ» вспыхнула шестнадцатью гирляндами визуального контроля ячеек памяти.
— Хорошо, — сказал я наглым голосом, — труд так труд, но кофе и бутерброд — это контрибуция в мой адрес. А ты, Витька, — на перфоратор: набивать свою программу. Чтобы неповадно.
— Что неповадно? — спросил заинтересованный Эдик.
— Сваливать на других черную перфораторную работу, — сказал я, начиная поячейно вводить команды автоматического загрузчика.
В комнате умопомрачительно запахло кофе. Я закатал тридцать второе законное полуслово и вложил в фотосчитыватель перфоленту операционной системы. Благословив хорошее дело глотком кофе, я нажал на клавишу «ИСПОЛНИТЬ».
Роман и Эдик хранили поле вокруг нашего эксперимента. Витька, приткнувшись в углу, одним пальцем стучал по клавиатуре перфоратора. Солнце за окном висело над горизонтом, судя по всему, не опустившись за последний час даже на долю угловой секунды. У меня сложилось впечатление, что магистры тормозят время.
ОС встала хорошо, и «Алдан-ЗМ», как юный пионер, отшлепал на АЦПУ фразу: «Всегда готов!».
— Шутники, — сказал я в адрес желтоградских электронных волшебников.
— Витя, у тебя готово? — спросил Эдик.
Витька что-то неразборчиво буркнул и вручил мне жестяную бобину с перфолентой. Магистры, не выпуская из рук умклайдеты, сгрудились вокруг меня.
— Зеркала работают? — поинтересовался Роман.
— Если Витька свинтил не все, то попробуем запустить хотя бы одно в режиме осциллографа.
— Не все, — бодро сказал Витька, тыкая пальцем в сторону окна.
Роман поставил умклайдет на край стола и пошел за зеркалом.
Я бросил взгляд на волшебную палочку. Умклайдет потрескивал, источая запах озона. По его кожуху катили цвета побежалости. Напряжение М-поля, судя по всему, было чудовищным.
— Ребята, — сказал я, вставая, чтобы отыскать разъем для зеркала, — зачем такая зашита? Что может дать наводку на эксперимент?
