Ознакомительная версия.
Немного помолчав и снова усевшись за бюро, епископ с доверительной вкрадчивостью проговорил:
— Тяжеловат небось был кошель, Даниэлле?
— Какой кошель? — вытаращился Малатеста.
— Ну тот, что был набит золотыми монетами, чтобы устроить колдовство.
— Никаких монет… Никакого кошелька я в глаза не видывал.
Пропуская мимо ушей слова офицера, прокуратор дружелюбно хохотнул.
— Дружище Даниэлле, мы друг друга знаем давно. Хорошо знаем… Мы здесь вдвоем. Ты да я. Скажи все как было, и я тебя пойму.
Заметив, что капитан хочет возразить ему, он поднял руку.
— Помолчи! Послушай меня внимательно. Мне нужен богомерзкий еретик! Оставайся при всем, что у тебя есть. Мне наплевать, взял ты у герцогини деньги или не брал их. Было чудесное исчезновение Ноланца или не было… Если он во Флоренции, я сам поеду и возьму его. И сделаю все так, чтобы потаскушка не догадалась, что исходит это от тебя.
— Клянусь всеми святыми, Ваше преосвященство, герцогиня меня не подкупала. И истина то, что богомерзкий пропал на наших глазах.
— Что ж, — заиграл желваками прокуратор. — Я хотел по-хорошему, — и звонко хлопнув в ладоши, крикнул:
— Стража! Взять его!
Малатеста не сопротивлялся.
— Видит Бог, синьор прокуратор, я ни в чем не виноват, — покорно отдавая шпагу, сказал и вместе со стражниками направился к двери.
— То, что видел Бог, ты теперь расскажешь Джузеппе! — рявкнул епископ, а затем, ткнув пальцем в сторону старшего по страже, не меняя тона, приказал.
— А ты, Франческо, задержись.
Когда они остались одни, Вазари, словно забыв об оставшемся, что-то стал писать, то и дело заглядывая в донесение капитана Малатесты. Наконец, отложив написанное в сторону, он поднял голову.
— Подойди, Франческо… Сначала приведешь ко мне капрала Паоло Кастелли, а потом по одному всех тех, кто был отряжен в Тоскану на поимку еретика.
У самых дверей епископ вновь остановил стражника.
— Франческо, капитана развяжи и помести в прислужницкой. Чтобы он оттуда — ни шагу. Пока я не позову… Ступай!
Малатесту прокуратор распорядился привести к себе под самый вечер следующего дня. Помятый, угрюмый, со всклоченной бородой, капитан взглядом затравленного зверя озирал кабинет, полагая, видимо, встретить здесь дознавателя Джузеппе Кордини.
— Давай выкладывай! — жестко потребовал Вазари.
— Что, Ваше преосвященство? — c безнадежной отчаянностью просипел Малатеста.
— Как ты устроил колдовство с исчезновением богомерзкого еретика.
— Ничего я не устраивал! Не устраивал, синьор прокуратор! Он действительно… Не знаю как… Но он прямо на глазах растаял в воздухе. В тех проклятых кустах… Не знаю как… Но так было.
Истерично, с выступившей на губах пеной, надрывно, бестолково размахивая руками и топая ногами, вопил Малатеста.
— Молчать! — рыкнул Вазари.
Утирая слюну на губах, офицер умолк. Прокуратор, опустив в задумчивости голову, несколько раз прошелся из одного конца кабинета в другой. Потом, приблизившись к кондотьеру и обняв его, уже мягче и сердечней спросил:
— Тогда скажи, Даниэлле, откуда взялись деньги у тебя? Целых тридцать дукатов, которые ты просишь возместить?
— Из сбережений от ваших милостей, оказываемых мне за добросовестные труды мои.
— Добросовестные, говоришь? — стукнув его между лопаток, засмеялся епископ. — Так слушай, дружище.
Прокуратор из внушительной стопки бумаг берет первый лист.
— Слушай, добросовестный… «Я прямо из Флоренции, по приказу капитана отправился в Ливорно, чтобы перехватить беглеца, если он там объявится. Никаких денег на расходы мне капитан не давал. О десяти дукатах, выданных мне, впервые слышу. На ваш вопрос: „Как мы обходились?“ — отвечаю: все хозяева харчевен и постоялых дворов, зная что мы солдаты Святой инквизиции, кормили, поили и давали приют задарма… Капрал Паоло Кастелли».
А вот что утверждают солдаты, что пошли с тобой, мой добросовестный капитан. Они все говорят, что из Флоренции твой отряд двинулся на город Прато. Через Арно они не переправлялись. Эта река, как говорят они и как знаю я, в стороне от Флоренции…
Бросив на стол бумаги с объяснениями солдат, прокуратор, ехидно улыбаясь, спросил:
— Так каким переправщикам ты отдал выделенные мною деньги?
— Тут я виноват, — потупившись, пробухтел капитан. — Ну, так все делают.
— Знаю. Знаю, Даниэлле. На пять дукатов я закрыл бы глаза. Но тридцать!.. На них я целые десять дней мог бы досыта кормить целый эскадрон… Это уж слишком…
— Да, много, — пряча глаза, соглашается офицер.
— Через четверть часа, чтобы все тридцать монет, что я давал тебе, лежали на моем столе… Впрочем, — остановил он капитана, — можешь принести двадцать… А теперь проваливай!
Малатеста был рад до небес. Он понял: прокуратор снимает с него обвинения в сговоре с Антонией Борджиа и не станет прибегать к услугам костолома Джузеппе, в руках которого он признался бы во всем, что было и не было. Вместо этого епископ — дай Бог ему долгие лета — еще дарит ему десять дукатов.
Вазари между тем думал о том, что он доложит Его святейшеству в связи с неудавшимся захватом Ноланца. «Рассказать, как рассказывают? — размышлял он, — Взбесится ведь. Не Иисус же этот Бруно, чтобы вознестись? Да еще на глазах своих преследователей… Что, прокуратор, — скажет папа, — нам теперь еретика, врага церкви Господней, к лику святых причислять?.. Одну выдумку, — скажет, — мы до сих пор огнем, мечом и плахой вбиваем миру. И вот тебе другая! От невежественных, безграмотных наемников… И еще обязательно добавит: „Ты-то сам, прокуратор, слуга церкви святой, толкователь и блюститель Законов Божьих, случаем не рехнулся?!..“»
Даже похуже скажет. А как потом распорядится по поводу него, нетрудно догадаться. Нет. О дьявольском чародействе, коим воспользовался беглец, надо умолчать… Придумку фанатичных дураков, которым не удалось нагнать и повязать поганца, нечего излагать понтифику.
Хотя так врать, признавался себе Вазари, трудновато. Все шестеро солдат, явно не сговариваясь, и каждый с неподдельным страхом, который ими был пережит в каменном урочище Каррары, рассказывали одно и то же. Уж кто-кто, а он, прокуратор, смог бы уловить ложь, будь она байкой. Ведь несколько часов он так и эдак вызнавал, что произошло на самом деле.
Самый шустрый и, как показалось епископу, самый смышленный из всех допрашиваемых, кондотьер, в своем объяснении писал:
… «Я выхватил саблю. Он был в шагах десяти от меня. Жеребца, которого он тянул за собой, и его самого я видел, как вижу вас, Ваше преосвященство. И вдруг меня будто что толкнуло в грудь. Голова закружилась. В глазах пошли цветастые круги. И… его не стало. Коня тоже. Я по тому месту рубанул, а там было пусто. Никого. Ничего…»
Ознакомительная версия.
