Картер подошел к окну, когда Рейд тихим голосом отдал приказ:
— Доставить «Протеус» в Зал миниатюризации.
Это было в порядке вещей — отдавать приказы тихим спокойным голосом, и на всем этаже царила тишина, если можно было считать ее критерием полное отсутствие звуков. Вокруг теплоотводящего покрытия лихорадочно завершались последние приготовления. Техники, отрешившись от всего окружающего, не отрывали глаз — каждый от своего монитора. Медсестры в белых накрахмаленных одеяниях окружали тело Бенеса как стая бабочек.
Когда началась подготовка «Протеуса» к миниатюризации, весь персонал, и мужчины, и женщины, работающие на этом этаже, поняли, что пошел отсчет последнего этапа.
Рейд нажал кнопку.
— Сердце!
Сектор кардиологии тут же выдал все данные на экран, у которого стоял Рейд. Еще до появления этих данных экран неизменно выдавал ломаную линию электрокардиограммы, и в напряженной тишине разносилось гулкое биение сердечной мышцы.
— Как дела, Генри?
— Отлично. Пульс держится на тридцати двух в минуту. Никаких отклонений: ни акустических, ни по данным электроники. Дай Бог, чтобы все остальное у него работало, как сердце.
— Хорошо. — Рейд отключился. Если сердце в норме, что еще может волновать кардиолога?
Он повернулся к секции легких. Представшая перед ним картина говорила о частоте дыхания.
— У тебя все в порядке, Джек?
— Все отлично, доктор Рейд. Я довел частоту дыхания до шести в минуту. Ниже опускать нельзя.
— Я и не прошу. Держитесь на этом уровне.
Следующей шла гипотермия. Ее сектор был крупнее всех прочих. Он держал под контролем все тело и главным его орудием были термометры, которые давали знать об уровне охлаждения конечностей, о температуре в разных точках тела, а тончайшие датчики, введенные под кожу в разных местах, сообщали о температуре в глубинах тела. Данные ползли до шкалам, над каждой из которых была надпись: «Кровеносная система», «Дыхательная», «Сердечная мышца», «Почки», «Кишечник» и так далее.
— Есть проблемы, Сойер? — спросил Рейд.
— Нет, сэр. Общее охлаждение дошло до двадцати восьми по Цельсию, то есть до восьмидесяти двух по Фаренгейту.
— В переводе нет необходимости, благодарю вас.
— Да, сэр.
Рейду казалось, что гипотермия сковывает холодом его собственные жизненные центры. Шестнадцать градусов по Фаренгейту ниже нормальной температуры тела говорят о наступлении критического момента, когда скорость обмена веществ снижается до трети от нормальной, когда кислорода нужно организму едва ли одна треть от нормально потребляемого количества, когда замедляется сердцебиение, падает давление крови в мозгу, заблокированном тромбом... Все подготовлено для удобства движения судна, которое скоро погрузится в джунгли человеческого тела.
Картер повернулся к Рейду.
— Все готово, Дон?
— В той мере, в какой мы успели справиться,
учитывая, что всю ночь работали на скорую руку и импровизировали на ходу.
— В чем я очень сомневаюсь.
Рейд вспыхнул.
— Что вы имеете в виду, генерал?
— В импровизациях не было нужды, Не секрет,, что втайне вы давно готовились к биологическим экспериментам с миниатюризацией. И разве в ваши планы не входило специальное исследование кровеносной системы человека?
— Специально — нет. Но моя команда, конечно, занималась этой темой. Это входило в ее обязанности.
— Дон... — Помедлив, Картер все же решился. — Если вас постигнет неудача, правительство потребует чью-то голову, чтобы повесить ее в зале своих охотничьих трофеев, и, скорее всего, в жертву будет принесена моя. Если же придет удача, и вы, и ваши люди, выйдут отсюда в благоухании роз и лилий. Так что, как бы ни повернулись события, ведите себя с достоинством.
— И все лавры достанутся военным, так? И вы намекаете мне, чтобы я не вставал у них на пути?
— Может, в этом есть свой смысл... Но речь идет о другом. Что за претензии к этой девушке, Коре Петерсон?
— Никаких. А что?
— Вы говорили так громко и возбужденно, что я услышал вас, едва войдя в конференц-зал. Были какие-то причины, по которым вы не хотели ее присутствия на борту?
— Она женщина. В аварийной обстановке она может растеряться. Кроме того...
— Да?
— Откровенно говоря, когда Дюваль стал выступать в своей обычной манере «я-вам-закон-и-пророк-его», я автоматически завелся. Насколько вы доверяете Дювалю?
— Что вы хотите сказать этим «доверяю»?
— В чем подлинная причина того, что вы отрядили Гранта на борт? С кого он должен не спускать глаз?
— Я не говорил ему, что он должен с кого-то не спускать глаз, — тихим хриплым голосом ответил Картер.
В данный момент команда уже находится в стерилизационном коридоре.
* * *
Грант вдохнул слабый больничный запах антисептиков, слава Богу, что ему представилась возможность побриться. Нельзя выглядеть неряшливым, когда на борту женщина. Да и форма ОССМ была не так уж плоха: цельнокройная, стянутая в талии ремнем — нечто среднее между рабочим комбинезоном ученого и франтоватым мундиром. Та, которую удалось подобрать для него, несколько жала под мышками, но ему придется, скорее всего носить ее не больше часа, наверное...
Выстроившись в шеренгу, он и остальные члены команды шли по коридору, залитому слабым светом, в котором, тем не менее, было изобилие ультрафиолетовых лучей. Предохраняя глаза от его излучения, на всех были надеты темные очки-консервы.
Кора Петерсон шагала прямо перед Грантом, так что он старательно вглядывался в плотную темноту стекол, ибо его очень интересовала ее походка.
В попытке завязать разговор, он спросил:
— Неужели этой краткой прогулки будет достаточно, чтобы стерилизовать нас, мисс Петерсон?
Она слегка повернула голову и сказала:
— Я думаю, у вас нет необходимости изображать мужскую застенчивость.
Грант опешил. Ну что ж, он сам напросился.
— Вы недооцениваете моей наивности, мисс Петерсон, — сказал он, — и, честно говоря, я не собирался вводить вас в заблуждение.
— А я не хотела обидеть вас.
Дверь в конце коридора автоматически открылась, и Грант столь же автоматически сократил расстояние между ними и предложил ей руку. Не обратив на нее внимания, Кора последовала по пятам за Дювалем.
— Я и не обижаюсь, — сказал Грант. — Но мне кажется, что мы стерилизованы далеко не полностью. С точки зрения наличия микробов, я хочу сказать. В лучшем случае стерильны лишь наши поверхностные оболочки. А внутри мы кишим бактериями.
— В этом смысле, — ответила Кора, — Бенес и сам не стерилен. Но чем больше мы уничтожим на себе бактерий, тем меньше мы внесем их в его организм. Наша бактериальная флора, конечно, уменьшится вместе с нами, но мы не знаем, какое воздействие эти уменьшенные бактерии окажут на человека, когда окажутся в его кровотоке. С другой стороны, через час все миниатюризированные бактерии, оказавшиеся в крови, обретут свои подлинные размеры, и не исключено, что они могут стать опасными для здоровья Бенеса. Чем меньше он будет сталкиваться с неизвестными факторами, тем лучше.
