— У меня нет ключа! Он мне не нужен! Я нахожусь здесь по ДОЛГУ, а не потому, что мне попала вожжа под хвост! Старый вы, истеричный дурак!
И тут их, видимо, обоих схватило. Они замолчали. Перестали сверлить друг друга огненными взорами, разом полезли в карманы, извлекли свои капсулы, один выкатил на ладонь два белых шарика, другой — три. Потом шарики были отправлены под язык, а Бромберг, отдуваясь, вытащил старомодный носовой платок и принялся обтирать лицо и шею.
— Айзек, — сказал Экселенц и причмокнул, — что вы будете делать, когда я умру?
— Спляшу качучу, — сказал Бромберг мрачно. — Не говорите глупостей.
— Айзек, — сказал Экселенц, — зачем вам все-таки понадобились детонаторы?.. Подождите, не начинайте все с начала. Дело в том, что именно в эту ночь за ними должен был прийти совсем другой человек. Если это просто невероятное совпадение, то так и скажите, и мы расстанемся. У меня голова разболелась…
— А кто это должен был за ними прийти? — подозрительно спросил Бромберг.
— Лев Абалкин, — сказал Экселенц утомленно.
— Кто это такой?
— Вы не знаете Льва Абалкина?
— В первый раз слышу.
— Верю, — сказал Экселенц.
— Еще бы! — сказал Бромберг высокомерно.
— Вам я верю, — сказал Экселенц. — Но я не верю в совпадения… Слушайте, Айзек, неужели это так трудно — просто, без кривляний рассказать, почему вы именно сегодня пришли за детонаторами…
— Мне не нравится слово «кривлянья».
— Я беру его назад, — сказал Экселенц.
Бромберг снова принялся утираться.
— Пожалуйста, — объявил он. — Вы прекрасно знаете, Рудольф, что в отличие от вас я ненавижу все и всяческие секреты. Это вы сами поставили меня в положение, когда я вынужден кривляться и ломать комедию. А между тем все очень просто. Сегодня утром ко мне явился некто… Вам обязательно нужно имя?
— Нет.
— Некий молодой человек. О чем мы с ним говорили — несущественно, я полагаю. Разговор носил достаточно личный характер. Но во время разговора я заметил у него вот здесь… — Бромберг ткнул пальцем в сгиб локтя правой руки, — довольно странное родимое Пятно. Я даже вообразил сначала, что это татуиробка… Вы знаете, Рудольф, татуировки — это мое хобби… Но молодой человек сказал: нет, это родимое пятно. Больше всего оно было похоже на букву «Ж» в кириллице или, скажем, на японский иероглиф «сандзю». Вам это ничего не напоминает, Рудольф?
— Напоминает, — сказал Экселенц.
— Вот как? Вы что — сразу сообразили? — спросил Бромберг с завистью.
— Да, — сказал Экселенц.
— М-м-м… А вот я — не сразу. Молодой человек уже давно ушел, а я все сидел и вспоминал, где я мог видеть такой значок… В точности такой, понимаете? В конце концов вспомнил. Надо было проверить, а под рукой — ни одной репродукции. Я бросаюсь в Музей — Музей закрыт…
— Максим, — сказал Экселенц, — будьте добры, дайте нам сюда эту штуку, которая под шалью. Только осторожно, пожалуйста.
Максим повиновался; Он поставил тяжелый брусок перед Экселенцем, Экселенц придвинул его поближе к себе и попытался приподнять крышку, но пальцы у него скользили, и крышка не поднималась.
— Дайте-ка мне, — нетерпеливо сказал Бромберг.
Он оттолкнул Экселенца, взялся за крышку обеими руками, поднял ее и положил в сторону.
Внутри открылся ряд из тринадцати аккуратных круглых гнезд (сантиметров по семи в диаметре). В одиннадцати из них помещались круглые серые блямбы, украшенные коричневатыми, слегка расплывшимися иероглифами. Два гнезда были пусты, и видно было, что дно их выстлано белесоватым ворсом, похожим на плесень, и ворсинки эти заметно шевелились, словно живые.
Расплывшаяся стилизованная буква «Ж» была на третьем слева «детонаторе», и Экселенц, подвесив над ним свой длинный указательный палец, произнес:
— Он?
— Да, да! — нетерпеливо отозвался Бромберг, отпихивая его руку. — Не мешайте! Вы ничего не понимаете…
Он вцепился ногтями в края «детонатора» и осторожно принялся как бы вывинчивать его из гнезда, приговаривая:
— Здесь совсем не в этом дело. Неужели вы воображаете, будто я был способен перепутать… Чушь какая…
Он вытянул «детонатор» из гнезда и стал медленно поднимать его над футляром все выше и выше. За серым толстеньким диском тянулись белесоватые нити, утончались, лопались одна за другой, и когда лопнула последняя, Бромберг перевернул «детонатор» нижней поверхностью вверх, и там, среди шевелящихся полупрозрачных ворсинок, стал виден Тот же значок, только черный, маленький и очень отчетливый, словно его вычеканили в сером материале.
— Да! — сказал Бромберг торжествующе. — В точности такой. Я так и знал, что не могу ошибиться.
— В чем именно? — спросил Экселенц.
— Размер, детали, пропорции… Вы понимаете, родимое пятно у него не просто похоже на этот значок — оно в точности такое же!.. — Бромберг пристально посмотрел на Экселенца. — Слушайте, Рудольф, услуга за услугу. Вы что — вы их всех пометили?
— Нет, конечно.
— Значит, у них это было с самого начала? — спросил Бромберг, постукивая себя пальцем по сгибу руки.
— Нет. Они появились позже… Скажите, Айзек, а о чем вы с ним все-таки разговаривали?
— О чем я с ним разговаривал… — повторил Бромберг, осторожно ввинчивая «детонатор» на место. — Вообще-то это вас совершенно не касается, Сикорский… Он пришел ко мне, лично ко мне как к крупнейшему знатоку запрещенной науки. Он искал родителей, которые при таинственных обстоятельствах сгинули у него сорок лет назад во время какого-то засекреченного эксперимента. Если бы он пришел к вам, Сикорский, вы бы, разумеется, не сказали бы ему ни слова, хотя вькго наверняка знаете, что случилось с этими людьми… А я… Что ж, мне пришлось достать мою картотеку, и мы вместе просмотрели и обсудили все закрытые эксперименты того периода. Там была Операция «Зеркало», проект «Сумасшедший Голем»… что там еще… история саркофага-инкубатора, история операции «Тень»…
— Он был примерно вашего роста, бледный, с длинными черными волосами, — сказал Экселенц.
— Да. Его зовут Александр Дымок.
— Его зовут Лев Абалкин, — сказал Экселенц мрачно. — Большое вам спасибо, Айзек. Значит, теперь он знает об истории с саркофагом-инкубатором…
— А почему бы ему об этом и не знать? — агрессивно вскинулся Бромберг.
— Действительно… — медленно проговорил Экселенц, поднимаясь. — Почему бы ему об этом не знать?
У себя в кабинете Экселенц прежде всего сварил две чашки кофе и принялся рассказывать. Время от времени он выбрасывал на стол перед Максимом фотографии, а иногда включал видеопроектор.
