Райн прервал свои размышления: нельзя разрешить гордыне овладеть собой
— за этим гибель. Да и чем собственно гордиться. Если бы не элементарное везение, ничего бы стоящего и не произошло.
Райн усмехнулся. Было бы забавно проверить себя на соответствие пресловутым семи смертным грехам. Как сказано в этой религии старого времени? «Не убий. Не укради. Не…» Прогнать душу через тесты контроля так, как обычно он проверял корабль. В сущности, какая разница? Тело для души тоже своего рода корабль!
Райн пожалел, что до сих пор не придуман контроль психики. Он не исключал вероятности потерять рассудок: неизвестно, как он переживет многолетнее одиночество в космосе. Но Райн надеялся, что сумеет распознать признаки помешательства и своевременно принять меры.
Предугадать. Это его жизненный девиз.
Он выручал и на Земле, и в космосе.
От размышлений Райна отвлек писк компьютера, сообщившего, что ремонт закончен.
Чуть помедлив, Райн попробовал воду: никакого неприятного привкуса. Что ж, он сумел найти и устранить неисправность. Эта маленькая победа порадовала Райна и вернула ему веру в собственные силы.
Всю свою жизнь Райн полагался только на себя, отвергая помощь психологов, к которым — в отличие от него — обращались очень многие. Он сам следил за своей психикой, улавливая отклонения от нормы. К примеру, ненормально повышенный аппетит заставил его установить причину этого явления и устранить ее. Такой подход касался всех жизненных проявлений, в том числе и работы. Когда Райн не успевал справляться с делами и они буквально заваливали его, он — хотя бы на день — отвлекался от всех проблем и возвращался к ним, бодрый и здоровый, вновь способный все преодолеть. Это исключало неприятные конфликты с подчиненными, а, следовательно, обращалось на пользу делу.
Поэтому его так порадовал успех с ремонтом. Снова все пришло в норму, и тревожные предчувствия уступили место — пусть и хрупкому — ощущению благополучия.
В течение нескольких дней, прошедших с того памятного разговора с Мастерсоном, Райн пребывал в отличном настроении. Дэвис без истерики воспринял требование Райна, и тот — словно в награду за разумность — скостил долг до двух третей. Кроме того, Райн внес залог за квартиру для Дэвиса, обеспечив его жильем.
Но полоса благодушия на этом и закончилась. Как-то утром в кабинет Райна позвонил Мастерсон, и Райн не назвал бы выражение его лица счастливым. Чтобы облегчить заведующему по кадрам начало беседы, Райн заговорил первым:
— Привет, Фредерик. Есть что-нибудь интересное? Выполняю твое поручение, — мрачно ответил Мастерсон и замолчал.
— И что? — поторопил его Райн.
— Фактически я уже кончил и свел все данные в общую таблицу. — Он опять умолк.
Теряя терпение, Райн обеспокоено поинтересовался:
— И как же она выглядит?
В глазах Мастерсона появилось нечто напоминавшее отчаяние.
— Я даже не ожидал такого результата, Райн. Это что-то невероятное. Однако тема не для телефона: мне надо переговорить с тобой конфиденциально. Ты потом поймешь почему. Я могу зайти?
— Какое время тебя устроит, Фред?
— Хорошо бы прямо сейчас.
— Договорились, приходи через полчаса. Мастерсон кивнул и отключился.
Эти полчаса нужны были Райну для того, чтобы собраться с мыслями, внутренне подготовиться к ожидавшему его, как он догадался, потрясению. Автоматически убрав бумаги в ящики письменного стола, вернув на место передвинутые посетителями стулья, он встретил Мастерсона приветливой улыбкой.
Заведующий по кадрам развернул на столе свернутую трубочкой таблицу.
— Ничего себе! — взволнованно произнес Райн, с первого взгляда поняв, какая мина заложена в этой бумаге. — Ясно, почему ты не решился обсуждать подобное по телефону.
Мастерсон кивнул и приступил к пояснениям.
— Десять процентов работников фирмы — это касается в основном северных филиалов — преимущественно эмигранты из Австралии и Ирландской Республики. Еще у десяти процентов отцы или матери родились за пределами собственно Англии — в основном в Шотландии, Уэльсе, Ирландии. Три процента сотрудников фирмы — евреи, правда, родившиеся и получившие образование в Англии. И меньше процента имеют негритянскую и азиатскую кровь. Таков расклад.
Как всегда в минуты замешательства, Райн потер кончик носа.
— И что же с этим, черт возьми, прикажете делать? — И, поскольку в ответ Мастерсон лишь пожал плечами, продолжил рассуждать: — Есть несколько путей пустить нас под откос. Первое. Мы не получим налоговых льгот, потому что правительство — как поговаривают — предоставит их фирмам с полностью английским персоналом. Второе. Как только станут известны эти данные, — он ткнул пальцем в график, — мы тут же лишимся каналов реализации. А третье — это жесткие таможенные правила. Как ни крути, положение очень сложное.
Не только сложное: оно практически безвыходное, если только… — Фред не договорил, лишь исподлобья взглянул на Райна. Райн взъерошил волосы.
— Я пришел к тому же выводу, что и ты, Фред. Существует единственный путь, верно?
— Да, — согласился тот. — Если хочешь сохранить фирму…
— Обстоятельства требуют принести кого-то в жертву, чтобы защитить остальных, так ведь? Разумеется, мы не станем экономить на выходном пособии.
— Но имей в виду — это больше четверти всего списочного состава. Целая армия! — воскликнул Мастерсон.
— Ну мы же не выставим всех одновременно — это уж пахнет настоящим скандалом. Мы станем избавляться от них постепенно, благо время пока не поджимает… Да, и еще нужно поговорить с профсоюзными лидерами, — озабоченно добавил Райн. — Правда, мы всегда находили общий язык.
— Прежде всего, следует запастись их гарантиями, — с какой-то натужной деловитостью проговорил Мастерсон.
— Само собой. — Райн внимательно пригляделся к своему заведующему. — Что тебя так обеспокоило, Фредерик? На тебе лица нет.
— Я все время думаю о Пауэлле, — грустно признался Мастерсон. — Уж он-то вылетит отсюда первым.
— Я понимаю, тебе тяжело, потому что ты впервые столкнулся с необходимостью поступиться частью своих идеалов ради общего дела. Рано или поздно, но такое случается с каждым, поскольку это единственная возможность выжить в этом поганом мире. Уверяю тебя, что и наша фирма рухнула бы, даже не встав на ноги, если бы я не крутился, как флюгер, улавливая изменения ветра. А теперь налетел ураган, название которому национализм. И сейчас самой главной идеологией стала примитивная житейская мудрость: «с волками жить — по-волчьи выть». А за Пауэлла не волнуйся — я найду для него подходящее дело, и он даже не поймет, что попал под увольнение.
