Впрочем, если верить Нечаеву, выбор от него не зависит, выбирать между нами он просто не может. Это диктуем ему мы: кому он больше нравится, к той и потянется. Можно, кстати, проверить: я или Лариса? У кого магнит мощнее, с чьей стороны сильнее дует? Давай же, не тяни кота за хвост, определяйся, флюгер ты несчастный!
Берет у Ларисы книгу: "Что читаешь?" Они давно на ты, по-свойски. Но это еще ничего не значит.
Беспомощный взгляд в мою сторону: "Вы что-то сказали?" Бог с тобой, и не думала. С каких это пор ты стал хромать на ухо?
Вертит головой - то ко мне, то к Ларисе. И мы не помогаем, молчим, ждем. "Вы здесь неплохо устроились". Изобрел все-таки! Теперь мы для него только во множественном числе, и разделять он нас не будет. Так ему проще.
И все же долго не выдерживает, поднялся, рубаху на плечо. "Загорайте, не буду мешать!" Ушел.
Мы с Ларисой растягиваемся на одеялах. Каждая на своем. Границу не нарушаем.
Между прочим, в кляузе о Ларисе больше, чем обо мне. Она пришла после разговора с Маловым зеленая. Не потому ли и решила - на Алтай?
Нет, все-таки спалю. Если не весь лагерь, то эту гнусную бумажку. И бензина не надо.
Парадоксы маловского орднунга. Возвращаемся с речки, видим, висит новый график. После скандала Малов расписал на две недели вперед, в какие дни с кем быть статисту. График, должно быть, только что вывешен, все у доски, исследуют. Смотрю и глазам не верю: завтра к арчовнику идем в паре - я и он. И это после всего, что наплетено о нас в заявлении.
У доски немая сцена, не одна я с застывшим взглядом. АСУ ударился в поэзию: "И щуку бросили в реку". Малов в замешательстве: какого же он свалял дурака! Но изменить ничего не может, сам свел нас в интим-дуэт. Все посматривают на меня: как я? Я в упор на Дверью-Ударенного: ничего не поделаешь, судьба. Или вы, Антон Львович, имеете что-то против судьбы? У того лицо пятнами, над лысиной парок занялся. "Что вы из меня идиота делаете!" Прокукарекал - и в свой курятник.
Я делаю широкий жест: уступаю очередь на статиста Алевтине Ивановне.
Настроимся на детективный лад. У нас кража. Ограбление века. Похитили заявление. Некто проник в апартаменты начальника экспедиции, залез в сейф и изъял уникальный документ. Общественность взбудоражена, требует скорейшего расследования. Растет недовольство тем, что администрация действует недостаточно энергично.
Пропажа обнаружена сегодня утром. В последний раз документ видели вчера, тоже утром. Хищение совершено, следовательно, не раньше и не позднее указанного срока. На протяжении этого времени начальник экспедиции с территории лагеря не отлучался, разве что по естественным надобностям. Вероятнее, всего, злоумышленник действовал днем. Преступление расценивается как дерзкое, связанное с большим риском. Подозреваются все, но в первую очередь - заинтересованные лица.
Жалею, что смалодушничала, уступила Валентина Алевтине Ивановне. Они вчера целый день находились в лагере. Поэтому-то он первый на подозрении. Второй иду я, третьей - Лариса. В некоторых головах прорабатывается версия: мы вошли в преступный сговор и действовали заодно, по заранее составленному сценарию. Теперь уже мой отказ идти к арчовнику вместе с Полосовым рассматривается как часть этого сценария. Так, мол, было задумано: статист остается в лагере и, пользуясь удобным случаем, похищает компрометирующий нас документ с целью его уничтожения.
Малов почему-то медлит, никаких практических шагов. Неужто растерялся? Не верится, он же административный гений, такие не теряются. Ни при каких обстоятельствах. Категорически! Дверью-Ударенный (он единственный, кто вне подозрения) цветет и пахнет, события льют воду на его мельницу: "До чего дошло - воровать стали!" Что же касается исчезнувшего заявления, то автора это не удручает - есть копия. Кляуза неистребима. Не было бы копии, написал бы заново. Однако Малов копию не принял. Надо, мол, установить судьбу оригинала.
Кто все-таки?
40
Следователь. Полосов?
Малов. Я же вам уже сказал: только не он. Валентин Андреевич, повторяю, из тех молодых людей, которые не сделают ничего предосудительного. Большая редкость по нашим временам.
Следователь. А как Лариса Мальцева? Насколько я знаю, она была неравнодушна к Полосову и могла из самых лучших побуждений...
Малов. Не могла! Она поставила меня в известность, что уедет досрочно в связи с уходом из института, и послала радиограмму, просила освободить от занимаемой должности.
Следователь. Тем более. Раз уезжает, терять ей нечего. Уничтожила заявление - и поминай как звали.
Малов. Э, нет, никакого резона, наоборот. С нового места работы наверняка запросят институт, как она у нас, и ей вовсе не хотелось, чтобы всплыла эта история. То, что случилось в экспедиции, было для нее совсем некстати.
Следователь. Логично. Тогда Монастырская?
Малов. О, эксцентричная, скажу вам, женщина. Работать с ней рядом трудно. Так и ждешь, что она выкинет? Вы бы видели, как она взорвалась, когда узнала о заявлении. Вулкан! Кракатау! Знаете, чем пригрозила? Пожаром! Спалю, говорит, весь лагерь, если будет разбирательство. Это все у нас слышали. И не пустая, представьте, угроза. Она может. Я Ирину Константиновну хорошо изучил.
Следователь. Думаете, она?
Малов. Я этого не сказал. Вот если бы пожар... Но крадучись пробраться в чужую палатку, рыться в чужих бумагах это не для нее, ниже ее достоинства. И она не стала бы скрывать. Даже не сомневайтесь, не ее рук дело, она тут ни при чем.
Следователь. Но кто же? Может, АСУ, простите, Аркадий Степанович Ухов?
Малов. Мне бы вообще не хотелось говорить о нем. Тип злого комментатора - в том смысле, что любит стоять в стороне, ни во что не вмешиваться, только вышучивать да высмеивать. В остроумии, правда, не откажешь. Инцидент в лагере стал для него праздником, веселился от души. Так что уничтожать заявление ему не было никакого смысла.
Следователь. Вы так решительно отводите подозрения... Кто еще там у вас был? Алевтина Ивановна? Конечно же, не она. Разве что сам заявитель?
Малов. Антон Львович?
Следователь. Почему бы и нет. В нашей практике сколько угодно таких случаев. Человек погорячился, написал, потом остыл, передумал, но забрать свое заявление открыто почему-то не решился, духу не хватило, - тогда он сделал это незаметно.
Малов. Вы не знаете Антона Львовича... Он же мне парткомом угрожал.
Следователь. Получается, заявление само исчезло. Лежало, лежало в сейфе - и испарилось.
Малов. Зачем вы меня разыгрываете? Прекрасно же знаете. Или хотите, чтобы я признался сам? Да, я совершил служебное преступление! И не жалею об этом. Слышите, не жалею!
41
О. В. Малов.
