Он уже чувствовал зловоние, исходящее оттуда, уже ощущал смрадное дыхание, но из последних сил попытался остановить свой полет вверх и вцепиться хоть во что-нибудь!
Только руки упирались лишь в упругую паутину.
С каждым энергичным движением он вредил себе, запутываясь в тенетах все больше и больше и превращаясь в беспомощный безликий кокон, исчезающий в бездонных недрах огромной паутины…
Дальнейшее расплылось для него в один непрекращающийся кошмарный сон. Сознание оставило его и Найл провалился в мутную, душную бездну.
Очнулся он, судя по всему, нескоро. Сначала лежал с закрытыми глазами, не чувствуя собственного тела.
Тело словно отсутствовало и поэтому хотелось ощупать себя, но он не мог двинуть ни рукой, ни ногой.
Жуткая головная боль, утихнувшая было во время забытья, разыгралась снова, стоило только открыть глаза. Он снова попытался поднести руки к лицу, чтобы прикоснуться к раскалывавшемуся лбу, но не смог этого сделать.
Туго натянулась клейкая паутина, и он почувствовал, как сдавлены кисти рук. От обмотанных запястий в обе стороны устремлялись толстые жгуты, уходившие сквозь круглые отверстия куда-то вглубь толстых стен. Точно такие же путы сдавливали и щиколотки, поэтому он не мог бы даже подняться с места.
Но, по крайней мере, его тело уже не опоясывал сплошной кокон, в котором его взметнули к потолку главного зала. Все-таки удалось привстать на охапке сухой травы, брошенной прямо на холодный мраморный пол, и осмотреться.
Над головой нависал низкий кирпичный потолок с деревянными основательными подпорками.
В углу чернело отверстие эксплуатационной шахты, на стенах полыхали два факела, а в десятке шагов от него тускло поблескивала полукруглая металлическая дверь с узором из выпуклых заклепок.
В тесном каменном мешке, в котором ему суждено было очнуться, Найл не смог обнаружить даже небольшого оконца, вокруг виднелись только глухие стены. Судя по всему, это был подвал, и только вентиляционный колодец, видневшийся в одном из углов, кроме приземистой двери, соединял это помещение с внешним миром.
Взглянув еще раз на деревянные брусья пересекавшие потолок в разных направлениях, он внезапно с омерзением сообразил, куда его спрятали смертоносцы…
Давным-давно, еще до Свободы и до заключения Договора, здесь, наверняка, размещалась одна из многочисленных кладовых, где хранились «припасы» для прокорма прожорливых пауков. Только нетрудно было догадаться, что в качестве основной «провизии» здесь находились живые люди…
В те страшные годы, во времена рабства, смертоносцы полностью хозяйничали не только на улицах Города, но и в его окрестностях. Любой паук мог наброситься на человека и утащить его в подобную «кладовую». Попавших сюда несчастных не убивали сразу, а парализовали особым ядом, причем так, что люди находились в полном сознании, но не могли двигаться, — тело не подчинялось им, и каждому под силу было только лишь ворочать глазами.
Некоторые, особенно жестокие пауки, привыкшие ко вкусу только свежей человеческой плоти, пожирали своих жертв заживо в течении нескольких дней. Они любили только теплую кровь, не переносили привкуса трупного яда и наслаждались своей добычей нарочито медленно, специально оттягивая момент смерти, пока тело человека не превращалось в слизистый кровавый огрызок, бесформенный, но все еще живой и беспомощно моргающий глазами…
Деревянные брусья, расходящиеся под потолком темницы в разные стороны, служили раньше своеобразной «вешалкой», на которую крепились коконы, свисающие на толстых упругих нитях.
Найл представил себе, что еще только лет десять назад эта угрюмая комната была наполнена слабыми мучительными стонами висящих вниз головами людей, обреченных на такую ужасную смерть, как его передернуло от ужаса и ненависти к паукам.
От вскипевшей в жилах ярости он даже перестал чувствовать холод, хотя так долго пролежал без движения в выстуженном помещении.
Он не смог уже сдерживать наплыв мучительных воспоминаний, и сознание невольно вернулось к тем дням, когда при налете смертоносцев погиб его любимый отец.
Сколько раз Найл мысленно возвращался к тому моменту, когда он обнаружил распухший труп Улфа, валявшийся в пыли около входа в разгромленную пещеру, и каждый раз ему казалось, что сердце его не выдержит и через мгновение лопнет от невыносимого напряжения.
Все эти годы он старался подавлять в себе чувство мести.
Но сейчас, попав в ледяной каменный мешок, служивший когда-то настоящей пыточной камерой для обреченных, он с трудом мог сдерживать себя и тешил себя картинами будущего возмездия за все зло, причиненное пауками за долгие годы владычества.
Несмотря на холод, горло его пересохло от жажды.
Даже высохшие губы, казалось, потрескались, и стоило ему лишь открыть рот, чтобы крикнуть: «Воды!", как в уголках рта даже выступили крошечные капельки крови. Да и вместо крика из горла вырвался лишь сдавленный хрип, какой-то невнятный скрежет. Неожиданный приступ кашля заставил его содрогнуться, но после этого он повторил попытку, и зычный голос прорезал полную тишину.
Что толку?
Глухие пауки все равно не расслышали бы его, они могли реагировать лишь на мысленные импульсы, передававшиеся в их мозг напрямую, но Найл чувствовал себя настолько измученным после напряженной телепатической схватки со Смертоносцем-Повелителем, что совершенно не мог настроиться на нужную волну.
Мысленно он был еще в состоянии противоборства, и чуждая неумолимая воля стискивала его сознание пульсирующим кольцом, она по-прежнему ощутимо давила на затылок, как грузный гнет.
Несчастье, сваливавшееся на головы горожан, витало в воздухе тяжким полотном переживаний. Найл и так испытывал невероятные душевные терзания из-за гибели семейства Флода с мальчишками хромоногого Имро, а вдобавок к этому он сам попал в неволю и был лишен возможности помочь своим подданным. Каждой нервной клеткой он ощущал и горестные переживания пострадавших, и неуверенность перед будущим, вызванную его отсутствием. Но жажда не утихала, а он никак не мог собрать свои ментальные силы в пучок, чтобы вызвать к себе стражу.
Толстые жгуты так сковывали его движения, что он даже не мог протянуть руку к груди, чтобы перевернуть свой медальон активной стороной.
От отчаяния он стал дергать нити паутины в разные стороны и почувствовал, что одна из клейких нитей, уходящая в стену через небольшое отверстие, поддается сильнее, чем другие.
Видимо, этот жгут подсоединялся к системе огромной сети, окольцовывавшей все здание и служил чем-то наподобие сигнального устройства.
