— Как не беспокоиться, коли там, на дне, чудища сидят? И лапы у них — во!
Васька развел ладони на расстояние аршина.
— Ты сам, что ли, видел те лапы?
— Я — нет, а лодочника Янки дед видал — такая лапища ему на борт лодки легла и потрясла этак со вразумлением: не ходи, мол, где не велено!
— И какова ж она была?
— Известное дело — зеленая и в чешуе! А чешуя — с пятак!
— Будет тебе врать-то. Вон слыхал, как митавский купчина струги с медью в Ригу привел? И прошел он той протокой, и никакие зеленые лапы его не хватали.
Васька насупился. Очень уж ему хотелось доказать свою правоту. Но я был до того зол на него из-за проклятых миног, что стал бы возражать, даже коли бы услышал от него таблицу умножения.
Прислуживая мне за столом, он угрюмо и даже злобно молчал. А потом, когда я собрался обратно в порт, потащился за мной — якобы я там не обойдусь без его услуг! В порту же он как сквозь землю провалился, и когда действительно мне понадобился, его искали у всех лодок. Видели его толковавшим с перевозчиками, а куда он после того подевался — одному Богу ведомо.
Я понял так, что он сговаривается с ними о новых поставках дохлых кошек взамен на живое подводное чудище, и махнул рукой — рано или поздно объявится.
Нашлась моя пропажа вечером.
Васька привел ко мне того самого митавского купчину Данилу Калинина, что, рискуя жизнью, вывез из города на стругах Бог весть сколько пудов медной монеты.
— Звали меня, сударь? — любезно осведомился купец. Был он еще молод, румян, красив той сытой красой, от которой сердечко заходится у девок из предместий, небогатых мещаночек.
— Василий, ты что это затеял? — грозно спросил я свою персональную холеру и чуму в образе человеческом.
— Так сами ж, барин, хотели допросить господина Калинина о нечистой силе, что в старице сидит! Перевозчикам вы не верите — так хоть уважаемому человеку поверьте!
— Ты меня, милейший, прости, — обратился я к купцу. — Дуралей мой не так меня понял. Здешние лодочники сочиняют, будто в протоке на дне кто-то поселился, а ты сам той протокой струги вел и, судя по тому, что благополучно до Риги добрался, никого не повстречал.
— А я не протокой шел, — несколько смутившись, отвечал Калинин. — В протоку-то я как раз зайти и не смог.
— Как не смог? Тебя ж флотилия на выходе из той протоки подобрала! — воскликнул я.
— Не смог, да и все тут. Пришлось выходить из речного устья в море и вдоль берега к Усть-Двинску брести, а там уж в Двину поворачивать. Вот и вышло, что меня уже чуть не у Мангальского острова лодки нагнали. Они-то ходко шли, у них весел по двадцать пар! А мы-то с парусом намучались…
— А что я вам, барин, сказывал? — встрял мой Васька. — Не смог он войти в протоку! А потому, что в старице нечистая сила завелась!
— А может, и лучше, что я морем шел, — сказал купец. — Старица-то тихая, течения почитай что нет, берега лесом поросли, ветер поймать — морока…
— Так что ж тебя не пустило? — решив наконец внести ясность в это дурацкое дело, полюбопытствовал я.
— Кабы знать! Встал первый струг — и ни с места, ровно его кто держит. А развернулись — так пошел, словно на бечеве бегом повели.
— Нечистую силу ты видел?
— Нет, врать не стану, не видел.
Я посмотрел на Ваську так, что ему все сразу сделалось ясно.
— Это могло быть что угодно. Коряга, топляк, мель, — сказал я уверенно. — А ежели кому нечистая сила мерещится, то, стало быть, давно в церкви не был и в грехах не каялся!
— Коряга, топляк, мель, — услышал я за спиной задумчивый, чуть гнусавый голос. — Приятно послушать истинного знатока.
Я резко обернулся и увидел Никольского. За его плечом виднелся и Бахтин, что-то втолковывавший матросу, имевшему на плече преогромный мешок.
Флотилия готовилась к отплытию. Передовой ее отряд во главе с «Торнео» ушел рано утром, взяв на борт пехотинцев генерала Бриземана с их унтер-офицерами. Гемаму, судну двадцати саженей в длину, как всегда, пришлось завозить верп, чтобы вытянуться на обвехованный фарватер. Ввиду почти полного отсутствия ветра весь отряд двигался на веслах и течении. И вот «Торнео» уже миновал Усть-Двинск, откуда нам дали сигнал, что высадка пехоты прошла благополучно, так что следует выступать канонерским лодкам с артиллерией.
— Не надобно быть знатоком, чтобы определить, отчего остановился струг, заплывающий в мелкую речонку, — отвечал я Никольскому настолько дружелюбно, насколько мог. — Коли угодно, сами расспросите господина Калинина — и поймете ровно столько же, сколько и я.
Купец был неглуп — понял, что может стать причиной ссоры между моряком и гусаром.
— Да не стоит все это дело выеденного яйца, — сказал он. — Мало ли, по какой причине люди мои не смогли провести струги по протоке? Коли ко мне больше нет вопросов, так позвольте откланяться…
— Нет, любезнейший, — с тем Бахтин, быстро подойдя, хлопнул Калинина по плечу крепкой ладонью. — Останься. У меня к тебе вопросы. Я хочу доподлинно знать, почему струги не пошли по старице.
Купец и Васька переглянулись. Им, как я понял, было неловко за предположение о нечистой силе.
— Нечто я лодочник? — спросил Калинин. — Не пошли и не пошли — стало быть, не судьба. Мне тогда, видит Бог, было не до коряг и топляков, а лишь бы скорее до Риги с моим грузом добраться.
— А сам ты митавский?
— Митавский, — подтвердил купец.
— И город хорошо знаешь?
— Как не знать!
— И по реке от Митавы до самого устья прошел без помех?
— Без помех… — уже явно помышляя о бегстве, сказал Калинин.
— Ну так послужи еще раз Отечеству! Пойдешь вместе с нами на головном корыте, — мало заботясь, как поймет его слова непричастный к гребному флоту человек, распорядился Бахтин.
— Господи Иисусе! — воскликнул, крестясь, Калинин. — Я уж послужил! Сказывали, мне за мешки с медью медаль выйдет! Кого другого ищите!
— Что ж ты, такой здоровый детина, испугался? — полюбопытствовал Никольский, одновременно рукой подзывая неразлучных спутников своих, Иванова и Савельева.
— Ничего не испугался, да только не пойду… Я вовремя поймал за шиворот своего Ваську.
— Ну-ка, брат, растолкуй господам офицерам, какие слухи ходят о старице, да только тихо — не дай Бог, матросы твое вранье услышат, — приказал я.
Васька, которому любопытство не позволило сбежать вовремя, исподлобья посмотрел на Бахтина. Но говорить не пожелал.
— Здешние лодочники смущают простой народ, будто бы в протоке засел зеленый черт и никого не пускает, — сказал я вместо него. — Вон и Калинин в это верит. Что-то там, сдается мне, и впрямь есть. И господин Никольский того же мнения…
