— Что случилось? Ты же можешь быть со мной откровенным.
— Нет, нет. Лучше не спрашивайте…
— Можешь не говорить, это твое право, а я не любопытен. Я спросил лишь потому, что ты сам начал. Порой лучше поделиться с кем-нибудь своими огорчениями. Может, тебе легче было бы… понять.
— Нет! Нет! Я просто не могу. Не то чтобы не хотел вам сказать. Я не могу! Я поклялся, что не скажу. Никому!
— Что делать! Клятву надо сдержать. Надеюсь, эта клятва никому не причинит зла?
— Зла? Клятва? Эта наверняка нет! А зло? Если говорить о зле вообще, то уже слишком поздно!.. — вдруг неестественно рассмеялся он. — Я думаю, уже уплыли тысяч шестьсот, а может, и миллион. Но разве можно это вообще выразить деньгами?..
Мне было видно, как Альберди подошел к племяннику и мягко обнял его за плечи.
— Так нельзя… Надо взять себя в руки, — сказал он тихо.
— Знаю, — Марио нервно повел плечами. — Но… у меня нет никого. Я один… Позвольте мне остаться у вас.
— Конечно. Завтра я напишу маме, что ты останешься у меня на некоторое время. Тут спокойнее. Отдохнешь. Поговорим… Забудешь о неприятностях…
— Это не легко.
— Знаю. Но здесь, в деревне, человек как-то ближе к природе. А стало быть, ближе и к Творцу. Тут легче заметить, сколь незначительны и преходящи все наши жизненные невзгоды, малые и большие. Ибо что мы на этой земле? Что наши дела?.. Я тоже когда-то смотрел на мир, как ты. Мне казалось, что все сговорились против меня, что меня никто не понимает. А если взглянуть На это теперь… Важно никому не причинять зла, быть справедливым, иметь чистую совесть и самому уметь прощать.
— Прощать? Легко сказать. Впрочем, у меня ни к кому нет претензий. Но бывают обиды, которых не забудешь, которые нельзя забыть. Например, обида, нанесенная кому-либо после смерти…
— Если человек, которого несправедливо обидели, умер, то не все еще потеряно. Если можешь заставить себя искренне покаяться, то бог, безусловно, простит, а значит, простит и умерший. Порой суд божий требует, чтобы человек понес кару и здесь на земле, но… кто может оценить смысл решений Провидения?
Марио вдруг поднял голову.
— Скажите, дядя, но только честно, — сказал он с нажимом. — Вы верите во все, что говорите? В своего бога и в его справедливость?
— Верю! — очень серьезно ответил священник. — А ты не веришь? — спросил он печально.
— Не знаю. Ничего я не знаю. До того как мама второй раз вышла замуж, мы два года жили у дедушки. Я был тогда еще маленьким. Бабушка ходила со мной в церковь. До поры до времени это было для меня забавой, а потом превратилось в утомительное и скучное занятие. Когда я стал побольше, то часто беседовал на религиозные темы с товарищами. Многие были верующими. Некоторые — нет. Но это еще не значило, что те, которые чаще ходили в церковь, были лучше. Я стал задумываться, кому нужна эта вера? Одно время я сам стал ходить в церковь. Много читал. Однажды даже натолкнулся на вашу статью. Я хотел получить ответ… Надеялся найти его в тру дах-теологов, но не нашел. Все это слова, за которыми ничего нет…
— Тогда ты и написал мне то письмо?
— Нет. Это было раньше. Года через три после смерти отца. Я даже пытался писать на эту тему. Сначала за бога, а потом против него и его справедливости… Это смешно, правда? Мне было тринадцать лет…
— Дела величайшего значения не поддаются пониманию. Одного чтения недостаточно. Надо верить. Чтобы увидеть в мире то, что действительно от бога, необходима его воля.
— Пустые слова. Вы мне сейчас скажете, что если кто-то был обижен, то бог его вознаградит… Что и страдания могут быть благоволением господним для тех, кто им подвергается. Что это испытание… Но если человек был несправедливо обижен уже после смерти? Что, и эту несправедливость бог наказывает?
— Не понимаю, — в голосе священника звучало явное удивление. — Ты имеешь в виду тот случай, когда топчут память умершего? Очерняют его, да?
— Не совсем… Но, скажем, что-то в этом роде. Что на этот счет говорит религия?
— Разумеется, такой поступок — грех. И бог его справедливо накажет.
— Ну ладно. Пусть кого-то даже постигнет кара при жизни. Несправедливость обернется против тех, кто ее совершил. А если они не могут несправедливость исправить? Или даже не хотят? Самое большее думают, что не были достаточно дальнозоркими и проиграли?
— Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Ведь если их постигла кара, то это говорит именно о справедливости божией. А если они не хотят понять предостережения, тем хуже для них. Бог дал им возможность, а они не воспользовались ею. Тем больше их грех, и если не при жизни, то после смерти их ждет кара.
— Ну ясно, адский огонь. Все это ерундистика. Вообще, если вы хотите знать, так я в эти загробные суды, ады, рай и чистилища не верю. И не надо рассказывать мне сказки.
Альберди отшатнулся. Мне показалось, что вот-вот на мальчика обрушится поток слов. Однако он молчал. Повидимому, его молчание тяготило Марио, потому что он наконец решился его прервать.
— Я… я… простите меня… — начал он неуверенно. — Я не хотел вас обидеть. Я только хотел сказать, что… — он умолк, не в состоянии выбраться из затруднительного положения.
— Я не обижаюсь, — сказал Альберди так тихо, что я едва расслышал его слова. — Да и чего ради? На что я должен обижаться? Ты не веруешь? Многие не веруют. Только я думал… — он резко сменил тон. — Тогда в чем же дело? Что ты хочешь от меня услышать? Ты спрашивал о моих взглядах. Я тебе ответил.
— Нет. В том-то и дело, что не ответили! — быстро возразил Марио. — Я имел в виду не ад и рай, а то, может ли бессмертная душа, эта субстанция, освободившаяся от тела, может ли она, по вашему мнению, поддерживать дальнейший контакт с миром, в котором жила? Или она совершенно отрезана от него?
Альберди сел в кресло.
— Странно, что ты задаешь такие вопросы, — начал он немного жестко, — коль сомневаешься в существовании бессмертной души, вечном блаженстве спасенных и в муках грешников.
— Этого я не говорил. Я просто ничего не знаю. Я имел в виду только загробную жизнь! А если говорить об аде, чистилище, рае, то простите меня, все это кажется мне ужасно наивным. Так, словно бы я должен верить в чертей с рогами, ангелов с крыльями, в ведьм, русалок, привидения… Я думаю, и вы в них не верите?
Опять надолго наступила тишина.
— Ну… — начал как бы с сомнением Альберди. — Конечно, я не верю в существование русалок, ведьм, привидений. Но ты все перепутал. Ты не понимаешь сути проблемы. Ты говоришь, что представления о рае, дьяволах, ангелах наивны. Это только потому, что ты сам воспринимаешь их весьма наивно, подобно простым смертным. Наивны твои представления, а не сами понятия. Для меня в них скрывается неизмеримо более глубокое содержание.
