Я никак не мог вспомнить, как называется планета. Но вспомнил другое: когда улетал с орбиты Земли, случайно поймал телепередачу. Там один землянин, хихикая и потирая руки, делился зловещими планами. Предлагал забросить куда-то не простой десант, не обыкновенных диверсантов, а вообще развалить всю работу. Во всех отраслях хозяйства, не говоря о прочем здравоохранении. Чтобы больницы не лечили, ремонтные мастерские не ремонтировали… И об этом он говорил с усмешечкой!
Вот оно что, Земля выполнила эти зловещие планы. Как земляне ухитрились долететь сюда на своих тихоходных несовершенных кораблях, я судить не берусь. Но начальник нашей экспедиции, который начинал на Земле десятки лет назад рядовым наблюдателем и теперь знает о ней практически всё, говорил нам: «Ребята, они ещё не то могут! Они сами не подозревают, на что они способны, если захотят!». Доказательства, как говорится, налицо…
От воспоминаний и впечатлений разыгрался аппетит. Он, сколько себя помню, всегда разыгрывался от впечатлений, а особенно воспоминаний. Я нашёл столовую. Открыл тяжёлую дверь. Минуту спустя, преследуемый запахами, мухами и новыми впечатлениями, спешно открыл ее с другой стороны. Очнулся только через квартал, под вывеской более солидного пищезаправочного заведения. Старый туземец в какой-то форменной одежде, который сидел у входа, враждебно уставился на меня. Улыбнуться ему, что ли? Вдруг это поможет загасить его отрицательные эмоции?.. Нет, итог был тоже отрицательный. Поблизости была еще одна точка. Охраны у входа не было. В просторном зале — тоже никого. Аборигены с подносами, танцуя, плыли в соседний маленький зал. Я их не интересовал. Их привлекали звуки музыки, шум и тягучие песни на каком-то странном, непонятном языке.
В общем, я опять очутился на улице, в потоке суетливых неразговорчивых пешеходов. Темнело. Холодало. Зажигались огни. Рядом вспыхнули белые буквы:
— О-о-о.
Что такое?
Не знаю, как тут владеют телепатией аборигены, а уже вывеска точно владела. Мигом поняла, что я хочу. И расщедрилась на дополнительную информацию:
— О-око.
Дополнительная информация мало помогла. Копание в памяти и хлопанье по компьютеру не помогло совершенно. Вывеска опять сжалилась — нехотя продемонстрировала мне остаток надписи. Заглавная «М», правда, сильно моргала, следующая за нею «о», вспыхнув на прощание, тут же погасла навсегда. Зато третья по счету «л» оказалась кстати. Я нащупал в кармане местные бумажки и взялся за ручку двери.
— Молока, пожалуйста, — давясь от слюней и смущения, выпалил я заготовленную фразу.
Мое вторжение помешало беседе трёх аборигенок в форменных халатах. Они, конечно, не перестали беседовать, но я им действительно помешал. Их спины излучали негодование.
— Молока, пожалуйста, — повторил я. Чуть-чуть подумал и на всякий случай добавил: — С собой.
Меня услышали. Но не поняли. Проклятый акцент! От волнения нечётко выговаривал отдельные звуки.
— Чего-о?! — переспросила старшая.
— Моло…
— Чего-о?! — рыкнула удивительно густым и зычным голосом самая молодая и красивая.
Я не заметил, как очутился на противоположной стороне улицы, в застеклённом фойе какого-то увеселительного заведения.
Урчали и фыркали, скупо разливая по стеклянным сосудам фруктовый сироп и щедро разбавляя его некипячёной водой с пузырьками углекислоты, какие-то автоматы. Рядом стояла целая толпа аборигенов. Аборигенам нравилось. Я тоже решил взять: надо было запить счастливо обнаруженные в кармане питательные брикеты. Автомат-телепат съехидничал и вместо порции с сиропом выдал мне полпорции без. Компьютер, тоже не без ехидства, пояснил: так здесь иногда бывает… Что поделаешь, опять традиция! Съев брикет и запив его, я успокоился. Даже появилась охота глазеть по сторонам.
Помню, в бытность мою курсантом я возмущался: зачем нас пичкают социологическими и историческими данными о среднецивилизованных планетах? Пилотов из нас готовят или наблюдателей? А вот, оказалось, не зря. Вспоминая эти лекции, я прекрасно понимал, что происходит за стеклами фойе, на улице.
Среди тротуара с достойным видом спал пьяный абориген. Ни прохожие, ни ответственные за порядок не обращали на него внимания. Прохожие аккуратно перешагивали через него. А ответственным было не до этого: они занимались своими делами. Один лениво наблюдал за малолетними аборигенами, которые деловито шествовали через улицу на запрещающий сигнал. Им это доставляло удовольствие. Другой со скучающим видом листал какие-то бумаги, будто вспоминая, зачем они ему понадобились. Рядом тоскливо переминался с ноги на ногу хозяин этих бумаг. Я посочувствовал ему: то был мой собрат, водитель. Его транспортное средство, розовое от смущения, приткнулось к обочине. Сияя чёрным лаком, пролетел мимо ещё один тарантас — побольше. Он чуть не задел юных аборигенов, которые в этот раз надумали пересечь улицу на разрешающий сигнал. Оба ответственных вскинули руки к головным уборам. А когда чёрный тарантас скрылся, набросились с криком на малолетних шалунов:
— Смотреть надо, чья машина! Где такие умные, а где…
Подкатило ещё одно средство транспорта. Тоже чёрное, но без лака. Открылась дверца. Два ответственных за порядок подошли к пьяному. Взяли его за руки и ноги. Умело, хотя не слишком деликатно произвели погрузку. Транспортное средство, чихнув дымом, исчезло в противоположном направлении.
Мимо меня пробежал к выходу из фойе какой-то абориген. Потом ещё. Потом вывалила целая толпа. Кто-то вздыхал, приговаривая: «Живут же люди… Когда мы будем так жить?..» Постепенно толпа вывалилась на улицу и там рассеялась. Туземец в форме служителя чистоты (не помню, как это называется на местном языке) проинформировал меня, что заведение будет радо моему приходу завтра, но никак не сегодня. Тоже не помню, как это звучало на местном языке. Помню только, что совсем коротко, буквально два слова… Я уже начал привыкать к здешним правилам хорошего тона. И мы с компьютером решили выйти. На улице один за другим гасли фонари. Пешеходов не было. Засыпаемый хрустящим снегом город наполнялся другой жизнью.
Признаки были всюду, В витринах магазинов слабо фосфоресцировали круги сыра, гирлянды сосисок. Иногда мерцали видения окороков, омаров, но выглядели они бледно: как будто стеснялись. Брели по улицам фантомы шуб, шарфов, сапожек. Над старыми домами колыхались призраки новых. Тоже убогих — тесных, построенных кое-как и из чего попало, зато — новых, с прочными лестницами, закрывающимися оконными рамами, открывающимися дверьми, непротекающими потолками. На углу поднялся фантом двухэтажной виллы с мансардой, верандой, подземным гаражом и ещё чем-то. Видения пришли в ярость. Ринулись на него, сшиблись, развеяли в пыль и сами развеялись. Мерцающая пыльца закружилась в одном хороводе со снежинками…
