В меньшей части (она ближе к Вадиму) — Ксения Михайловна. Ее лицо невозможно рассмотреть, только беспомощно запрокинутый затылок.
Эдик между черных пластин старается протолкнуть ножку стула.
Саша растерянно оглядывается. И вдруг бросается к штурвалу давлений.
«Что он хочет! Эти гигантские крылья не растолкнуть, а лодку разорвет».
— Стой! — закричала Лелька, прекрасно сознавая, что он не может ее слышать.
Саша оттолкнул рычаг и в изнеможении опустился на пол.
Леля чувствовала: он их не видел и опомнился не потому, что они близко. А по велению собственного сердца… Нет! Старик бы так не растерялся. Анатолий Иванович точно бы знал, что следует делать.
Вадим вел лодку в глубину. Подобраться можно только снизу. Вверху безраздельно властвуют блестяще черные пластины-ножницы.
Вадим не замечает ничего, даже ее, Лелю. Петр Петрович крупными цифрами исписывает листок за листком. Вадим, не отрываясь от сверкающих дебрей, взял левой рукой исчерченную бумагу, мельком взглянул.
— Ясно!
Он четко выполнял волю Лелиного отца. Он рассчитал, он все предвидит. Как можно быть таким уверенным? Как можно все предусмотреть?
Вечное единоборство воли и разума с неведомым… Не в этом ли вся жизнь Петра Петровича? И Старика тоже. Такая же судьба ожидает Лельку, если… если она сумеет работать со Стариком…
Годы поисков, высоко развитое чувство интуиции… И вот… смертельная схватка…
Отец бормотал:
— Полупроводники… Все эти образования — полупроводники… А пластина — углерод-три, сомнения нет… Пустить ток в обратном направлении, расширить запирающий слой… И перестанет проводить ток…
Гибнущая лодка над ними.
Направили прожектор на темную массу пластин. И ножи вздрогнули. Там, где они сдавили лодку, сильнее посыпались искры.
Но не разжались.
Вадим, передав Лельке управление, выскользнул в море. Лелька старалась следить за ним. И это не трудно. Вадим — единственная тень среди мерцающих глубин.
Цок! Цок! — это стучат ножи друг о друга.
Вадим набросил провод на пластину. Прикосновение не вызвало реакции.
Ждали мучительно долгие мгновения, пока Вадим вернется. И только тогда пустили ток. Крылья-ножи дернулись.
Цок! Цок! — сотрясались они. Упругие волны, как в теле рыб-угрей, изгибали их.
Пластины расходились.
Прозрачная масса лодки начала пульсировать, как бы отодвигая страшные черные тиски. Неестественно скрученное тело Ксении Михайловны бессильно расправилось. Леля видела, как Эдик и Саша бросились к ней. Эдик, сжав ладонями ее безжизненную голову, повернул лицом к себе, потом прижался ухом к груди. Саша стоял над ней на коленях. Разогнул спину: откуда пришло спасение? И увидел их. Вернее, ее, Лельку… Поднялся, сделал шаг им навстречу, потом второй… как будто хотел пройти сквозь стены, сквозь кипящее море…
А глаза — ошеломленно мутные, даже трудно сказать, что радостные…
И опять Леля подумала: а как бы выглядел Старик на его месте? Нет! Старик не согнется! И глаза у него всегда ясные: насмешливые — так насмешливые, радостные — так радостные. Он всегда знает, чего хочет…
Саша виновато перевел взгляд на Вадима. Вадик, сосредоточенно слившийся со штурвалом, не замечал его. Петр Петрович ткнул рукой в грудь: бьется?
— Бьется! — кивнул Эдик.
Вверху, пересекая застывшую синь воды, пробегали тени.
Эдик достал аптечку, шприц.
— Наконец-то, — облегченно вздохнула Лелька. Ксения Михайловна после возбуждающего открыла глаза.
И отвернулась…
Застыли каменные изваяния пальм, папоротников, лиан. Густая, синяя муть. И Лельке захотелось закричать:
— Когда же ты кончишься? Когда?
Лодки соединились вместе. Это тоже предусмотрено конструктором.
Ксения Михайловна лежит очень бледная, усталая. Слабо улыбается.
— Мне уже хорошо… Совсем хорошо…
У ее постели собрались все.
А снаружи — тишина, абсолютный покой.
— Мы знаем теперь, — медленно начал Петр Петрович, — обманчивость этой застывшей каменной неподвижности. Движение есть! Пока неизвестное нам движение… Не только напряжение тока вдоль этих образований, не только непроходящее свечение. Но и обычное механическое действие. Люди при помощи электричества заставляют машины работать. И здесь…
— Да! Как это происходит здесь?.. — вставила Лелька.
— И чтобы ответить, — продолжал профессор, — надо идти дальше… Но…
Лодки загнали в самое тихое место, в густые заросли пальм.
Отсюда хорошо просматривалось свободное от растений пространство — мутно-синяя, едва колеблющаяся вода.
Приборы улавливали едва заметное усилие или уменьшение напора воды, малейшее изменение электрических потенциалов.
Ждали десять часов. По-прежнему все оставалось спокойным.
Тогда Саша и Эдик отправились в первую разведку. Каждые пять минут посылали сигнал: «Порядок!»
Обследовали район радиусом в два километра. Все те же полукаменные изваяния, никаких признаков черных пластин.
Передвинулись еще на несколько километров. И опять разведка не принесла нового.
Здесь решили отдохнуть.
Лелька сидела у постели Ксении Михайловны. Чтобы свет не беспокоил больную, с одной стороны задвинули темные шторы.
На лице Ксении Михайловны тень, постель неясно выступала из сумрака.
Но Лелька освещена голубым рассеянным светом. Она печальна и еще очень неспокойна.
Ксения Михайловна говорит:
— Мне хорошо. Мне уже совсем хорошо, Иди, Леля, отдыхай…
Лелька не отвечает, но и не уходит.
— Ты чем-то расстроена, Леля?
— Как вам сказать? Не очень. Вы профессора Воронина хорошо знаете?
— Хорошо. Я занималась образованием минералов из растворов. Много приходилось консультироваться у него.
— Сколько силы в этом человеке! Почему нет молодых таких?
Ксения Михайловна чуть заметно улыбнулась.
— Молодым надо дорасти до Воронина. Пройти сквозь все передряги.
Лелька отрицательно качнула головой.
— Я не вижу ни одного, который смог бы, пусть через много лет, но стать таким.
— А Саша?
Лелька высокомерно передернула плечами.
— Не веришь в него? А жаль…
Ксения Михайловна понимала, что происходит с девушкой. Первая любовь не терпит пятен. В двадцать лет не прощают малодушия, даже если оно минутное. И чувства больше нет, оно уходит. Презренье остается. И обида, как будто тебя обокрали.
Ксения Михайловна потеряла любимого сразу. На снежном бугре. И осталась боль, одинокая жизнь. Почему она не нашла больше друга? Люди говорят: такая судьба… Кто его знает! Не она первая и не она последняя… А как научить Лельку быть справедливой, а не беспощадной?
