— Конечно, — сказала Зина, глядя на его лицо. Будет ли у него сейчас один из его приступов ярости? Ему пора бы уже было…
Он тяжело опустился в свое кресло, зажал руки между коленями и потянулся. Она могла слышать как хрустнули его плечи.
— Они видят сны, — сказал он, его громкий голос упал до пылкого шепота. — Пока что описывая их я смог приблизиться только к этому. Они видят сны.
Зина ждала.
— Но их сны живут в нашем мире, в нашем типе реальности. Их сны — это не мысли и не тени, не картины и звуки, как наши. Они видят сны во плоти и крови, дереве и кости. А иногда их сны не закончены, и поэтому у меня есть кот с двумя ногами и безволосая белка, и Гоголь, который должен был быть человеком, но у него нет рук, нет потовых желез, нет мозга. Они не закончены… им всем не хватает муравьиной кислоты и ниацина, среди прочих вещей. Но — они живые.
— И вы еще не знаете — пока — как кристаллы делают это?
Он глянул на нее, не поворачивая головы, так что она увидела, как его глаза блеснули под насупленными бровями.
— Я ненавижу тебя, — сказал он и улыбнулся. — Ненавижу тебя, потому что вынужден полагаться на тебя — вынужден разговаривать с тобой. Но иногда мне нравиться то, что ты делаешь. Мне нравится, что ты сказала пока. Я не знаю, как кристаллы осуществляют свои мечты — пока.
Он вскочил на ноги, стул грохнулся о стену, когда он двинулся.
— Кто понимает воплощенный сон? — заорал он. Затем тихо, как будто бы в нем не было никаких эмоций, но продолжал, ровным тоном: — Поговори с птицей и попроси ее понять, что башня высотой в тысячу футов — это завершенная мечта человека, или что набросок художника — это ее часть. Объясни гусенице структуру симфонии — и мечту, которая стала ее основой. К черту структуру! К черту способы и средства! — Его кулак обрушился на стол. Зина молча убрала свой стакан с вином. — Как это происходит неважно. Почему это происходит неважно. Но это происходит и я могу управлять этим. — Он сел и сказал Зине, вежливо:
— Еще вина.
— Нет, спасибо. Я еще…
— Кристаллы живые, — сказал Монетр обыденным тоном. — Они думают. Они думают способами, которые совершенно чужды нашим. Они находятся на этой земле сотни, тысячи лет… комья земли, галька, обломки камней… думая свои мысли по-своему… не стремясь ни к чему, чего хочет человечество, не беря ничего, в чем человечество нуждается… ни во что не вмешиваясь, общаясь только с подобными себе. Они обладают могуществом, о котором ни один человек и не мечтал раньше. И я хочу его. Я хочу его. Я хочу его, и я собираюсь его получить.
Он сделал глоток вина и смотрел на него.
— Они размножаются, — сказал он. — Они умирают. И они делают вещь, которую я не понимаю. Они умирают парами и я их выбрасываю. Но когда-нибудь я заставлю их отдать мне то, что я хочу. Я делаю совершенную вещь — мужчину или женщину… человека, который сможет общаться с кристаллами… который сделает то, что я захочу.
— Как, как вы можете быть так уверены? — спросила Зина осторожно.
— Маленькие впечатления, которые я получаю от них, когда причиняю им боль. Вспышки, осколки мысли. Годами я пронзаю их, и за каждую тысячу ударов, которые я им наношу, я получаю фрагмент. Я не могу выразить это словами; это вещь, которую я знаю. Не в деталях, не вполне ясно… но есть нечто особенное во сне, который осуществился. Он не оказывается такой, как Гоголь или Солум — незавершенным или неправильно сделанным. Он больше похож на то дерево, которое я нашел. И такая завершенная вещь возможно будет человеком, или похожа на него… и если она существует, я могу управлять ею.
— Однажды я написал статью о кристаллах, — сказал он, спустя какое-то время. Он начал открывать ключом глубокий нижний ящик стола. — Я продал ее в журнал — один из этих литературных ежеквартальных обзоров. Статья была чистым предположением, для всех намерений и целей. Я описал эти кристаллы со всех точек зрения, только не сказал, как они выглядят. Я продемонстрировал возможность других, чуждых форм жизни на земле, и как они могут жить и расти вокруг нас и мы не будем об этом знать — при условии, что они не будут с нами конкурировать. Муравьи конкурируют с людьми, и сорняки конкурируют, и амебы. Эти кристаллы нет. Они просто живут своей собственной жизнью. Возможно у них есть коллективное сознание, как у людей — но если оно и есть, они не пользуются им для выживания. И единственным свидетелем их существования, которое есть у человечества, являются их сны — их бессмысленные, неоконченные попытки скопировать живые существа вокруг них. И каким как ты полагаешь было ученое опровержение, вызванное моей статьей?
Зина ждала.
— Один, — сказал Монетр с пугающей мягкостью, — возразил неостроумным заявлением, что в поясе астероидов между Марсом и Юпитером находится тело размером с баскетбольный мяч, которое сделано из шоколадного торта. Это, сказал он, является заявлением, которое должно считаться истинным, потому что оно не может быть опровергнуто с научной точки зрения. Черт бы его побрал! — взревел он, а затем продолжал, так же мягко, как и раньше. — Еще один объяснял всякое существование уродливых существ пустой болтовней о мушках-дрозофилах, рентгеновских лучах и мутациях. Это именно то слепое, упрямое, проклятое отношение, которое приводило такую массу доказательств того, что самолеты не будут летать (потому что, если бы кораблям нужна была энергия, чтобы держать их на плаву, а не только чтобы двигать их, мы не имели бы кораблей) или что поезда непрактичны (потому что давление вагонов на рельсы превышало бы трение локомотивных колес и поезд никогда не двинется). Тома логических, объективных доказательств показывали, что земля плоская. Мутации? Конечно существуют природные мутации. Но почему один ответ должен быть единственным ответом? Мутации под воздействием жесткого излучения легко демонстрируемы. Чисто биохимические мутации очень вероятны. А сны кристаллов…
Из глубокого ящика он вытащил помеченный кристалл. Он взял со стола серебряную зажигалку, щелкнул ею и провел желтым пламенем по кристаллу.
Из темноты донесся слабый агонизирующий крик.
— Пожалуйста не надо, — сказала Зина.
Он пристально посмотрел на ее искаженное лицо.
— Это Моппет, — сказал он. — Ты что, даришь свою привязанность двуногой кошке, Зина?
— Вы не должны причинять ей боль.
— Не должен? — Он снова коснулся кристалла пламенем и снова до них донесся крик из вольера для животных. — Я должен был пояснить свою мысль. — Он погасил зажигалку и Зина заметно расслабилась. Монетр уронил зажигалку и кристалл на стол и спокойно продолжал: — Доказательства. Я мог бы привести этого дурака с его звездным шоколадным тортом сюда в этот трейлер и показать ему то, что я только что показал тебе, и он скажет мне, что у кошки болит живот. Я мог показать ему электронную фотомикрографию гигантской молекулы внутри красных кровяных клеток этой кошки, которые действительно преобразуют атомы — а он обвинит меня в подделке пленок. Человечество было проклято в течение всей своей истории своим упрямством в том, что то, что оно уже знает должно быть правильно, а все что отличается от этого, должно быть неправильно. Я присоединяю свое проклятие к проклятию истории, от всего моего сердца. Зина…
