– Усталостью? – переспросил Коновницын: ему показалось, что он ослышался.
– Именно усталостью, Сергей Сергеевич, – подтвердил Суровцев. – Этим явлением и объясняется вчерашняя вялость нашего воспитанника.
– Вот оно что… – протянул Коновницын. – Выходит, за ночь Тобор просто-напросто…
– Успел отдохнуть, – докончил Суровцев. – В отличие от меня, – добавил он, улыбнувшись.
Петрашевский уточнил:
– Белковая система пришла в норму.
На Суровцева посыпались вопросы.
– Какое время необходимо Тобору для того, чтобы прийти в обычное состояние? – деловито спросил один из инженеров испытательного полигона.
– Я прикинул ночью на калькуляторе, – сказал Иван. – Это был сложный расчет – параметров несколько тысяч, сами понимаете… Мы его в институте еще уточнять будем. Но примерным период полного отдыха для Тобора – шесть часов.
Невзглядов задумчиво сказал:
– Почти как у человека…
– Все это любопытно, – сказал Коновницын. – Но в таком случае у меня к вам вопрос, Аким Ксенсфонтович.
– Слушаю.
– Нужен ли был генеральный прогон, который вы устроили Тобору накануне решающих испытаний?
– Вопрос в яблочко, – опустил голову Петрашевский. – Теперь-то нам ясно, что прогон был ошибкой. Мы перегрузили Тобора. Или, если пользоваться терминологией Ивана Васильевича, переутомили его.
– В результате испытания едва не сорвались, – сказал Коновницын.
– А Тобор чуть-чуть не погиб, – добавил кто-то из членов Государственной комиссии.
Некоторое время все молча смотрели на стремительного Тобора, за которым едва поспевала камера автоматического слежения.
– Нет, прогон не был ошибкой! – прорезал тишину чуть охрипший от волнения голос альпиниста.
– Вот как, – усмехнулся Коновницын. – Вы считаете, молодой человек, что нет худа без добра?
– В данном случае, по-моему, добра больше, чем худа!.. – сказал Невзглядов.
– Любопытно, любопытно, – произнес Коновницын, становясь серьезным.
– Не объясните ли вы нам, Константин Дмитриевич, свою точку зрения? – попросил Петрашевский.
– В результате того, что произошло, мы определили порог выносливости Тобора, – произнес Невзглядов. Он так и сказал – «мы».
– Невзглядов прав, – поддержал приятеля Суровцев. – Хорошо, что вчерашний конфуз с Тобором произошел именно вчера, а не через год.
– И на полигоне Зеленого городка, а не в рабочих условиях, – добавил задумчиво вестибулярник.
Коновницын сказал:
– Дельно, товарищ альпинист.
Когда Невзглядов сел, Аким Ксенофонтович положил ему руку на плечо и веско произнес:
– Будем считать, Константин Дмитриевич, что ваше посвящение в рыцари, то бишь в воспитатели, состоялось!..
Невзглядов хотел что-то сказать, но Петрашевский жестом остановил его:
– И слушать ничего не хочу! Вопрос с вашим оформлением в ИСС будем считать решенным.
Костя улыбнулся:
– В таком случае – подчиняюсь!
Тобор продолжал продвигаться семимильными шагами, намного опережая временной график. Когда он с той же легкостью, без видимых усилий преодолел первое на сегодня препятствие под кодовым названием «Болото», в зале стихийно вспыхнули аплодисменты. Хлопали все, включая Сергея Сергеевича. Последним зааплодировал альпинист – он хлопал усерднее всех, сияя при этом так, словно это именно он, а не Тобор, только что преодолел топкие, коварные хляби с переменным профилем дна, который меняется во времени…
Впрочем, чувство естественной сопричастности к Тобору и к тому, что происходило в этот момент на экране, было в этот момент у каждого, кто присутствовал в сферозале и с радостным волнением следил за продвижением белкового и пустым штрафным табло.
Иван подумал: когда Тобор полетит к дальним звездам, когда он ступит на чужую планету, – разве не ступят на таинственную почву и все они вместе с ним, своим детищем? Разве не вобрал в себя он, Тобор, их бессонные ночи, треволнения каждого нового этапа обучения, бесконечную пытку испытательных полигонов, нудные в своем однообразии учебные поиски?…
Сколько раз любой из них готов был махнуть рукой на все, послать к дьяволу этот неуклюжий конгломерат белковых клеток, именуемый Тобором и выращенный в камерах синтеза Башни Безмолвия?
…Однако следующий, удачный ход Тобора искупал все, и ученые, позабыв о неудачах, шли дальше по долгому, очень долгому пути, который сами для себя (и Тобора!) наметили.
И она пришла – награда за все.
Суровцев вышел в холл.
В новенькой переговорной кабине остро пахло масляной краской, нагретым лаком и почему-то духами.
Иван набрал шифр и долго ждал ответа. Дома долго не отвечали, он начал даже беспокоиться. Наконец на видеоэкране показалось лицо Наташи.
– Наконец-то, Ив! – сказала она запыхавшимся голосом. – Рассказывай быстренько.
– Ты зовешь меня, как Тобор.
– Ну, как он?
– Тобор в порядке.
– А ты?
Иван улыбнулся:
– Я тоже.
– Почему вчера не позвонил? Мы так ждали, волновались…
– Не успел… – замялся Суровцев.
– Темнишь, воспитатель, – погрозила Наташа пальцем. – Ладно, дома разберемся.
Он шепотом признался:
– Соскучился, Нат.
– И я… Скажи честно, Ив: много у Тобора штрафных очков набежало?
– Вчера – много.
– Вот почему ты не звонил, – догадалась Наташа. – Ну, а сегодня?
– Сейчас Тобор идет с опережением графика.
– Ой, как здорово!
– Если так пойдет и дальше, экзамен завтра к полудню завершится.
– А потом – сразу разбор испытаний?
– Шеф шепнул мне только что: если экзамен закончится, как мы предполагаем, все получат трое суток отдыха! – сказал Суровцев.
Наташа всплеснула руками:
– Я расцелую его!
– Не пройдет, – покачал головой Иван. – Ты же знаешь, Аксен убежденный женоненавистник.
– Знаю.
– Так, может, я его заменю?
