Гудело пламя. Кольцо пожара обтекало ринг. Не сильный пожар, но и не слабый. Обыкновенный, средненький. Пожары – бедствие и благо одновременно. Земля постоянно выдавливает из себя пищу для огня, и плохо, когда этой пищи слишком много. Тогда кольцо огня гораздо шире, пламя дольше и яростнее гложет вал, внутри ринга дымятся кровли шалашей, в бурдюках закипает вода, и даже в шалашах слабые умирают от жара и удушья. О таких ужасах рассказывают старики, передавая потомкам мудрость предков, но и старики не видели ничего подобного своими глазами. Много поколений назад люди поняли, что надо не только содержать в порядке оба ринга, но и самим выжигать пропотевшую смолой степь, если запаздывают тучи, роняющие небесный огонь.
Горячий пот щипал глаза. Чесалось тело. Ничего, скоро наступит пора благодатных дождей, кожа перестанет свербить, и пройдут болячки. Иай как раз думал о падающей с неба воде, о настоящем ливне, после которого так легко дышится, и о полных бурдюках, и о том, как он будет, хохоча, бегать под дождем, когда, перекрыв ровный гул пламени, до слуха донесся гром.
Странно: он не смолкал. Грохочущий небесный звук не бил с размаху, как обычный гром, он давил сверху, наращивая усилие, вжимая в землю все живое. Кто-то из женщин успел издать испуганное восклицание.
А потом небо с ревом и воем низринулось на землю. И на земле не стало места, где можно спастись.
Кажется, снаружи кричали, но крики людей тонули в страшном реве неба. Жар стал нестерпимым, и в конце концов Иай сам закричал от боли и страха. Слепая Миана тоже вскрикнула и вдруг навалилась сверху, как будто была ровесником и хотела побороть его, подгрести под себя, она не давала ему шевельнуться, а сама все время шевелилась, суетливо и бестолково, рыдая и хрипя…
Прошла вечность, пока все кончилось. Вечность, наполненная болью и страхом.
Извиваясь, как подземный червь, Иай выполз из-под старой Мианы. Он понимал, что она мертва, но отметил это чисто механически, потому что был слишком занят болью собственных ожогов. Все же, несмотря на боль, он удивился: шалаш исчез.
Гудящий вал степного огня уходил прочь швыряя в небо жирный дым. Точно так же он уходил и прежде, много-много раз. Людей спасал ринг, спасали шалаши и ямы. Кто мог подумать, что шалаш не устоит, не спасет людей?
Обугленное тело скорчилось, подтянув колени к подбородку, и Иай не сразу понял, что это долговязый Каар. Сейчас он казался маленьким и жалким. И от него неприятно пахло. Иай поискал Стею и нашел ее. Он нашел Хуума и остальных. Только один из соплеменников, такой же обгоревший, как Каар, слабо шевельнулся, прежде чем замереть окончательно.
Тому, что опустилось с неба прямо в ринг, не было названия. На бескрайней равнине никогда прежде не водились такие звери, к тому же летающие по воздуху. И дышащие огнем.
Дыхание чудовища выжгло ринг изнутри. Большинство шалашей завалилось или рассыпалось, устоял только один, крайний, но как раз он полыхал жарче всех. Языки огня бегали по жердям каркаса, и, шевелясь, как живые, чадно горели бесценные кожи.
А из раскрывшегося брюха чудовища выходили люди. Иай не знал, как выглядят островитяне, но ни на миг не усомнился в том, что это они. Прилетели и все изменили. Мир рухнул. Теперь никогда не будет так, как прежде.
Он не знал, что делать. Островитяне убили соплеменников своим чудовищем, но, может быть, они не хотели убивать? Не жалеют ли они сами о нелепой и страшной случайности? Не хотят ли исправить то, что натворили? Они странные, эти островитяне, о них рассказывают всякое. Кто знает, не умеют ли они оживлять мертвых?
Первый из вышедших, моложавый красивый мужчина в странном серебристом одеянии, покрутил носом и сказал что-то, обращаясь к остальным на сильно исковерканном человеческом языке. Из всей длинной тирады Иай уловил лишь слово «вонь».
Его заметили, но, кажется, не обратили внимания. Мужчина разразился новой тирадой. Ему явно что-то не нравилось. Рядом с ним на обожженной земле тлел клочок кожи от шалаша, и мужчина занес ногу и брезгливо пнул дымящийся клочок.
– Не-е-ет! – дико вскрикнул Иай.
Теперь ему все стало ясно. Он заметался в поисках оружия. Уцелел дротик Хуума, хотя короткое древко частично обуглилось. Зато широкое костяное лезвие, которым одинаково удобно выкопать яму, убить норного зверька и подцепить клубень земной манны, не пострадало совсем. Прежде Иай и думать не смел прикоснуться к оружию вожака. Но Хуум ушел, а собственность ушедших принадлежит уцелевшим и продолжает служить племени.
Даже если от племени остался всего один человек.
Трудно бежать, больно. Все тело пылает. Но он добежит до врагов и сделает то, что должен с ними сделать. Потому что с врагами иначе нельзя. Нет, он не станет метать дротик издали – на бросок просто не хватит сил. Он добежит…
Островитянин выхватил из кармана какой-то небольшой блестящий предмет.
Иай не знал, что это такое. А если бы знал, то все равно не поступил бы иначе. Эти люди оскорбили самое святое – кожу. Они не должны жить. Души ушедших соплеменников звали к отмщению.
Арсений слышал, как позади завизжали женщины, и больше не колебался. Только не надо торопиться. Пусть дикарь сперва замахнется своим копьем. В идеале не мешало бы позволить оцарапать себя, но кто знает этих дикарей – вдруг острие отравлено?..
И так сойдет. Наконец-то удача! Великолепно. Блистательно. Даже не возникло необходимости изобретать опасность – случай представился сам.
До островитянина оставалось два шага, когда Иай словно налетел на стену. Грохота выстрела он не услышал.
Дженкинс упорно избегал встречи. Арсений сам нашел его на пустынном смотровом ярусе. Удаляющаяся сигма Октанта, превратившись в невзрачную желтоватую горошину, уже никого не интересовала. «Атлант» готовился к финальному подпространственному прыжку. К Земле.
– Я слышал, вас можно поздравить? – вяло поинтересовался денди.
– Еще нет, – признался Арсений, отметив, что Дженкинс подчеркнуто перешел на «вы». – Но пассажиры ходатайствуют…
– Значит, награда у вас в кармане. Радуйтесь. За вас хлопочут влиятельные лица, и я, пожалуй, не стану им мешать. Вы ведь, как я слышал, спасли группу остолопов, застрелив кровожадного каннибала? Без сомнения, полумертвый мальчишка, весь в ожогах, всех бы вас убил и съел за один присест…
– Вот ваш пистолет, возьмите.
Дженкинс сделал отрицательный жест.
– Оставьте себе… герой. Конечно, вы не застрелитесь, но хотя бы не провоцируйте меня убить вас…
– Вы виновны не меньше моего.
– Да. Вы сделали меня виновным… Господи, да неужели у вас не было другого выхода?
– Ради сына, – тихо сказал Арсений.
– Всегда найдется ради чего, – меланхолично возразил Дженкинс. – Но посмеете ли вы рассказать сыну правду?
– Что вы можете знать об этом? – крикнул Арсений ему в лицо. – Разве вам приходилось выцарапывать, выгрызать принадлежащее вам по праву? Вам, кому все досталось от рождения? Вам, прожигателю жизни?!
На мгновение ему показалось, что Дженкинс сейчас ударит его. Захотелось драки. Ну же, чего ждешь? Начинай!
Чуда не произошло. Дженкинс не снизошел.
– Да, я прожигаю жизнь, – сказал он, отступив на шаг, чтобы ненароком не коснуться Арсения, – но только свою.
– Мальчишка все равно погиб бы! – кричал Арсений. – К тому же он дикарь, грязный дикарь! И он напал первым!..
Дженкинс круто повернулся на каблуках и пошел прочь, ничего не ответив.
Арсений прижал пылающий лоб к иллюминатору. Что ж… хорошо уже то, что денди удержался от изречения банальностей. Мол, ничтожество – и во дворянстве ничтожество, видовая принадлежность козявки не зависит от высоты ее полета. И это правда.
Можно знать ее. Но говорить о ней совсем не обязательно.
И все-таки он вернется с подтвержденным дворянством, и они с Ритой наконец-то вступят в законный брак, и он усыновит собственного сына. Разумеется, надо раздать долги и выполнить данное господину Прохазке обещание – пойти с ним по трюфели с хряком Чемпионом. Чего же еще желать?
Арсений догадывался чего. Вероятно, Дженкинс считает его подлецом, но это не так. Подлец не захотел бы забыть то, что произошло на Потеющем материке, подлецу было бы все равно.
Забыть – нет, невозможно. Но выход, конечно же, есть – не вспоминать то, что никак не забывается.
Этому не надо учиться, это придет само. Главное, знать, что в любой ситуации всегда найдется выход, отдушина, щель.
Особенно для очень мелких существ.
Всегда ли?
Арсений еще не знал, что всего минуту спустя он некстати вспомнит слова боцмана Ферапонта о том, что «Атлант» – тот же «Титаник» и когда-нибудь кончит сходным образом. Он не знал, что до конца полета не сможет избавиться от этой мысли, что она скрутит его, заставив просыпаться по ночам с пулеметным сердцебиением, а днем держаться поближе к эвакуационным палубам, потея от страха, ругая Ферапонта и сетуя на подлюку-судьбу, наотрез отказывающуюся оперировать категориями справедливости и несправедливости. Он не знал, что боязнь внезапной смерти останется с ним на многие годы, совершенно отравив семейное счастье. Все это ему еще предстояло испытать.
