— Я говорю — были ротозеи. Понимаешь, были? — поправился Лева, но, видимо, неудачно. — Вдруг… это самое… мы его опять теряем, — выпалил он. — Новый «Альтаир», усовершенствованный.
— Нет уж, дудки. Перестань ты со своими дурацкими идеями. Был ведь разговор. — Митяй подтянул галстук и обернулся назад. — Вы простите меня. Даже слушать не хочется.
— Дай досказать, — рассердился Левка. — Развить идею. Говорю же фантазия, вымысел. Итак, теряем мы «Альтаир»… (Митяй взялся за голову). Случайно с каким-нибудь грузом он попадает на океанский пароход и переплывает океан, — продолжал Лева, не обращая внимания на явное отчаяние Митяя. — Дальше едет поездом или машиной. Короче говоря, при благоприятных стечении обстоятельств Бразилия или какая-нибудь другая страна — прямо как на ладони, и видим мы ее дома, по телевизору. Но это все пустяк, случайность. А что, если… это самое… пустить по белу свету тысячи таких ящиков? — Он зажмурился представляя себе эту картину. — Поплывут они по Волге и Миссисипи, по Днепру и Темзе, пересекут в экспрессах континенты. Будут выгружать их на платформах и полустанках. Можно видеть разных людей, слышать их, и тогда все, кому это нужно, убедятся, что у народов есть одна общая мечта — мир. — Лева вздохнул и виновато оглянулся на Афанасия Гавриловича. — Так хочется что-нибудь сделать для этого! Но ничего не придумаешь.
Прислушиваясь к словам Левы, Женя не мечтал о тысячах путешествующих «Альтаиров». Что они могут сделать? Все, что когда-то волновало его воображение, — все его мечты о покорении космических пространств, о первых людях на Марсе, о том, что будет на Земле через сотню лет, — все это меркнет перед великой мечтой о мире, о счастье. Короленко говорил, что человек создан для счастья, как птица для полета. Но человек не птица, он не может быть счастлив в одиночку.
Женя отстал от ребят, шагал медленно, низко наклонив голову. Вышли на бульвар. Свет фонарей пятнами падал на песок, исчерченный тенями голых ветвей. Думалось о самом главном. Хочется сделать что-то особенно нужное для общего счастья.
Он подождал, когда с ним поравняются Набатников и Пичуев, затем спросил о том, что его волновало. Люди постарше много сделали для мира. А советские студенты? Нет, Женя не говорит о делегатах всемирных фестивалей молодежи, о студентах, которые принимают в этом непосредственное участие, А как же остальные? Они могут только учиться?
Вячеслав Акимович не возражал, Набатников тоже. Услышав его голос, Вадим, Лева и Митяй остановились. Разговор стал общим.
Вадим чувствовал перед ребятами некоторое превосходство. Его никто не назовет «аккумулятором», он полноправный труженик, не только копит, но и отдает свою энергию. Правда, Женя, Митяй и Лева уже приносят реальную пользу, что было блестяще доказано «Альтаиром».
Но разговор не о них, а о многих, и продолжался он всю дорогу, начиная от метро «Аэропорт» до самого Белорусского вокзала.
— Будем откровенны. — Набатников перекинул пальто на левую руку, готовясь к обстоятельному разговору. — Только без обид. Вы же знаете мою слабость: люблю я вас, чертей, хоть многие и не заслуживают этого. Мир, счастье слова-то какие хорошие! Они пахнут весной, юностью. Вы мечтаете о счастье, а мы его делаем. Мы помогаем народам всем, чем можем. У нас огромные дела и тысячи всяких забот. Снимите с нас хотя бы часть. Сколько тревог за ваше будущее! А мало ли среди вас таких, кто заставляет нас горевать? Да еще как! Он помолчал, по лбу его пошли усталые морщины. — Развернешь комсомольскую газету — и видишь, что среди множества прекрасных дел попадаются и не очень красивые. Этим отличаются и некоторые студенты. Разве нам не горько? Да, вы учитесь. Знаю, что это не легко. А мы делаем всё. Всё, чтобы сохранить вашу жизнь, чтобы небо над вами никогда не темнело. Так не мешайте же нам разгонять тучи и строить «прекрасное человеческое жилище». Подумайте, сколько энергии и здоровья тратят на вас отцы и матери, весь народ, переживший не одну войну! Сейчас мы должны спокойно работать и радоваться, глядя на вас. Но так бывает не всегда. Понимаете ли вы, сколько из-за некоторых ребят погибло трудовых часов? Сколько осталось несозданных машин, несделанных открытий, ненаписанных книг? Все это они отняли у нас, а значит, и у своего будущего. Нам не нужны тихони и паиньки, что глаз не могут поднять. Открыто смотрите на мир, радуйтесь весне, зелени парков, садов, но помните о тех, кто вырастил эти сады. Помните, что вы — наше будущее, наша надежда.
Набатников замолчал. Молчал и Вячеслав Акимович, полный ощущением своего личного счастья; сейчас оно накрепко связано с мыслью о будущем, о счастье земли.
О чем же думали молодые герои? Немало они выслушали справедливых и горьких слов. Но люди, кому они обязаны жизнью и счастием, верили и верят им. И пусть каждый из них будет достоин этой веры.
1950–1954
