Билли спросил:
— Это море, дядя Мэтью?
Это могло быть только одно. Мэтью ответил:
— Не море. Щель. Углубление в дне пролива. Когда земля наклонилась, здесь осталась вода.
— Мы обойдем ее?
— Так лучше. Нам не переплыть.
Билли смотрел на воду.
— Куда же идти?
Мэтью пытался вспомнить виденную некогда карту. Щель тянется на север к Олдерни и, может, немного восточнее. Она очень длинная, больше семидесяти миль. Он решил, что лучше всего все же направиться к Олдерни. Там можно провести ночь, а утром идти к Гернси.
— На восток, — сказал он. — Идем на восток, Билли.
Обход оказался длиннее, чем он ожидал. Им пришлось пройти не менее десяти миль до конца озера, лишь потом они смогли обогнуть его и двинуться на юго-запад, к острову. Мэтью размышлял о размерах озера. Такое огромное количество воды, сравнимое с Женевским озером, будет высыхать годы и десятилетия, если вообще высохнет. Оно может пополняться. И в нем, несомненно, есть рыба. Он думал, обнаружил ли это Миллер. Можно построить лодку, сплести сети…
Голос изумил его. Он считал, что вокруг на тридцать миль никого нет.
— Мистер Коттер! Билли!
Не веря своим ушам, Мэтью оглянулся и увидел, как из-за скалы появилась маленькая рыжеволосая фигура. Билли закричал: “Арчи!” — и побежал. Они встретились и обнялись.
Поверх головы Билли Арчи сказал:
— Я услышал ваши голоса… Не знал, кто это, и решил спрятаться. Я и не подумал, что это можете быть вы, мистер Коттер.
Мэтью смотрел на него. Сон? Но лохматая рыжая борода, морщинистое обезьянье лицо совершенно реальны.
— Ради бога, Арчи, как вы здесь оказались?
— Рыбачу. — Рядом с ним стояло ведро, он открыл крышку и показал. — Поймал четыре большие рыбы.
— Но я думал, что вы ушли на север.
— Они говорили об этом, Эйприл и Лоуренс. Решили, по вашим словам, что эта часть лучше. Спокойнее, знаете. Они были правы. — Он указал на остров в нескольких милях. — Там куры, а здесь, в озере, рыба. Я люблю рыбачить, мистер Коттер. Лоуренс велел мне идти за рыбой. Это хорошее место.
Уже давно Мэтью не помнил, чтобы его охватывала такая радость. Он обнаружил, что по-идиотски улыбается.
— Остальные тоже там, на острове? Все?
— Конечно, — сказал Арчи. Он тоже улыбнулся открытой улыбкой. — Они будут рады вас увидеть.
Солнце садилось, но ему еще оставался долгий путь до горизонта. Стоял безоблачный летний день, и ему на смену придут другие такие же.
— Да, — сказал Мэтью, — прекрасное место.
Меня разбудил страшный шум. Как будто десяток скорых поездов собирались налететь на сарай. Я выкатился из одеяла, пытаясь уйти с их пути, и увидел оранжевое сияние, осветившее ящики, старое фермерское оборудование и упряжь. Проржавевший старый трактор на мгновение стал похож на переросшее насекомое.
— Что это, Лаури? — спросил Энди. Я видел, как он сел между мной и окном.
— Не знаю.
Свет и звук постепенно стихли и исчезли. Залаяла собака — глубоким хриплым лаем, должно быть, Лабрадор. Я встал и пошел к окну, по дороге ударившись обо что-то в темноте. Снаружи тоже темно: луна и звезды за облаками. В доме фермера, в нескольких сотнях метров от нас, ниже по склону холма, загорелся свет.
Я спросил:
— Дождя нет. Что же это было?
— Кажется, в лагере говорили об артиллерийском полигоне где-то на болотах?
— Поблизости нет никакого полигона.
— Ну, может, выстрелили не в ту сторону.
Потирая голень, я сказал:
— Не похоже на разрыв. И от разрыва снаряда не было бы такого фейерверка.
— Может быть, ракета. — Энди громко зевнул. — Во всяком случае, сейчас все стихло. Не из-за чего беспокоиться. Идем спать. Завтра нам предстоит долгая дорога.
Я немного постоял у окна. Огонь в доме погас: должно быть, фермер был согласен с Энди. В кромешной тьме я ощупью добрался до охапки соломы, служившей мне постелью. Вчера вечером все казалось гораздо интереснее; но солома почти не защищала от жесткого пола, и, проснувшись, я ощущал каждую мышцу в теле.
Энди уже уснул. Я винил его в том, что мы оказались здесь: это он вызвался провести разведочный поход, а потом именно он настоял, чтобы мы свернули влево; этот поворот увел нас от цели на несколько миль. Казалось, нам предстоит провести ночь в болотах, но в сгущавшейся тьме мы набрели на эту одинокую ферму. По правилам мы не должны обращаться к посторонней помощи, поэтому и заночевали в сарае.
Мне казалось, что боль в теле и негодование против Энди не дадут мне уснуть, но я смертельно устал. Из летнего лагеря мы вышли рано и весь день шли не останавливаясь. Погружаясь в сон, я услышал еще один взрыв, но далекий; я слишком устал, чтобы снова проснуться, и даже не был уверен, что этот второй взрыв мне не приснился.
Энди разбудил меня, когда занимался серый рассвет. Он сказал:
— Слушай.
— Что?
— Слушай!
Я с трудом проснулся. Шум доносился со стороны фермы, но откуда-то издалека — последовательность громких ударов, тяжелых и механических.
— Сельхозтехника, — предположил я.
— Не думаю.
Прислушавшись внимательнее, я согласился с ним. Удары следовали друг за другом через секунду или меньше и приближались. Мне даже показалось, что задрожала земля.
— Что-то приближается, — сказал Энди. — Что-то большое, судя по звуку.
Мы теснились у маленького окошка сарая. Солнце еще не встало, но очертания фермы выделялись на посветлевшем фоне жемчужного неба. Дым из трубы фермерского дома поднимался вертикально: фермеры встают рано. Похоже, предстоит хороший день для возвращения в лагерь. И тут я увидел то, что приближалось к дому.
Вначале появился верх — огромная серо-зеленая полусферическая капсула — плоской стороной вниз; казалось, она плывет громоздко в воздухе. Но она не плыла: причудливая, похожая на ходулю нога взметнулась в небо огромной дугой и опустилась рядом с фермой. Как только она с грохотом опустилась, появилась вторая, пролетела над домом и опустилась между фермой и сараем. Я видел и третью ногу, которая, если бы движение продолжалось, оказалась бы рядом с нами, может, и прямо на нас. Но тут движение прекратилось; огромный предмет, более двадцати метров высотой, широко расставив ноги, стоял прямо над домом.
По боку капсулы шла горизонтально линия ярко-зеленых, похожих на стеклянные панелей. А все вместе походило на многочисленные глазеющие зрачки и улыбающийся рот. И улыбка была совсем не приятная.
