Я уже не знаю, чего я вообще хочу.
Три дня – и сумасшествие охватило все судно, как инфекция. Одни слоняются, рыдая, по коридорам. Другие просто сидят на месте, уставившись в одну точку. Осталь-ные вкалывают как одержимые ночи напролет, надеясь об-мануть страх, но лишь испытывают его с каждой минутой все сильнее. Некоторым пришлось дать снотворное.
Три дня.
Стартуют летательные аппараты. Большинство из них возвращается. Сбрасываются дистанционные датчики. На земле устанавливаются мониторы. Они передают изо-бражения. Мы цепенеем от ужаса. А потом снова посы-лаем аппараты. Сбрасываем новые датчики. Устанавли-ваем новые мониторы. И… поступают новые кадры, на-громождая ужас на ужас.
Черви, каких мы еще не видели, ползают по туннелям внутри своих гнезд, переползают через толстые стены загонов. Черви жующие, копающие, строящие. Черви кор-мящиеся. Черви, перемигивающиеся своими эмоци-опальными дисплеями – белые полосы, красные, розо-| вые, оранжевые. Резкие, задумчивые, игривые, сердитые, Кроликособаки, маленькие и похожие на щенков, ле-зут друг на друга, радостно возбужденные просто от того, что они есть. Висячие уши, глупые мордочки, большие глаза, довольный писк. Кролики борются – и потом вдруг спариваются в безумном неистовстве с либбитами, друг с другом, со всем, что могут оседлать и удержать достаточно долго. Обессиленные, они сваливаются в кучу, один на другого, и засыпают сном младенцев. А черви подходят и пожирают их. Кровь течет красными ручьями.
Кроликолюди, голые и уродливые, шныряют по всему лагерю. Занимаются разными делами. Непонятными и враждебными. Переносят охапки палок. Листья. Строительный мусор. Носят их вниз, в гнезда. Ездят верхом на гнусавчиках все время по одному и тому же маршруту – анализируют их поведение? Дрессируют? Кто знает. Все здесь загадка. Почему марсианин носит красные подтяжки? Чтобы машины останавливались, когда он переходит через дорогу.
Люди. Гротескные отвратительные пародии на людей. Нелепейшая претензия животного на разум. Голодные, агрессивные, прожорливые, жадные. Распухшие женщины, еще хуже, чем в Коари, – слишком жирные, чтобы двигаться. Темные линии на их телах. Вьющиеся спирали на жирных ягодицах, красные узоры на бедрах, закрученные вспухшие рубцы на животах, тянущиеся вверх к грудям, похожие на корни переплетения на шеях и щеках. Кроликолюди носят им пищу, а пока те едят, кроликолюди влезают на их бедра и накачивают нездоровую плоть. Кроликолюди и жирные, со стеклянными глазами маленькие девочки. Кроликолюди и резвые маленькие мальчики, неотличимые от кроликособак. Кроликолюди повсюду. Весь лагерь копошится в болоте сексуального безумия.
Тысяченожки, шмыгающие стаями, толстые и блестящие. Они держатся темных мест между гнездами, прячутся под листвой, иногда в норах, стремительно выскакивая оттуда, чтобы покормиться отбросами, а чаще трупами.
Картины смерти. Мертвые дети. Младенцы. Собаки и куры. Кроликосущества. Один раз – гнусавчик. И ни разу – червь.
Жирная туша, когда-то бывшая женщиной, бесформенная и раздутая. Накачанная. Вздутые, как конечности моржа, бедра, почти не способные шевелиться, толстые икры, ступни – как ласты, вывернутые наружу, бесформенные.
Огромные студенистые руки, отвисшие груди, черные на сосков. Она обнажена, коричневая кожа маслянистс блестит и разукрашена узорами ужасных ветвящихся руб– цов, трещинами рассекающих кожу, словно ее что-то пробуравило. Множество голодных маленьких тварей ползает, вертится, усеивает ее огромное тело, пожирая его.
Бездумная плоть бродит как ей заблагорассудится. Вот волочится, шаркая ногами, неодушевленное существо, согнутое, словно обезьяна, с позвоночником, деформированным ее весом, скрюченное и раскачивающееся при ходьбе, превратившее свои атрофированные руки почти в: передние лапы. И все-таки неуловимо похожее на женщину. С остекленевшими глазами. С отсутствующим, ничего не выражающим лицом. Отяжелевшие телеса как бы сползают с черепа. Черты расплываются, и все лицо неумолимо превращается в искаженную гравитацией маску, задиристую, затаенно враждебную, уродливую, печальную, страдальческую – понимает ли она вообще, что с ней случилось? Уже не человек, но пока узнаваемая, она движется по лагерю, как блуждающая болезнь, поедая хторранскую ягоду, норичник и красные орехи. Жует безостановочно и отрешенно. В ее чертах, как в кривом зеркале, отражаются стада Сан-Франциско и Лос-Анджелеса. Как она умудрилась выбраться из своего загона? Черви всех цветов и размеров провожают ее взглядами, когда она ковыляет мимо. Одни просто игнорируют ее, другие останавливаются, чтобы с любопытством обнюхать, а потом плывут дальше. Один принюхался – и быстрым рывком подмял ее под себя. Обильно хлынула кровь. Червь глотает и рвет, рвет и глотает, заталкивая ее плоть себе в глотку. На лице женщины безразличие. Наркотики? Ее глаза широко раскрыты – не от боли, а от удивления, – когда она исчезает в окровавленной пасти чудовища. Червь отдыхает на черной от крови земле, спазматически подергиваясь, пока она проходит по его пищеводу.
Это и есть конец света? С отрыжкой вместо грома небесного?
Я все ждал его – того момента, когда чудовищность перестанет на меня действовать, когда я потеряю всякую чувствительность. Но вместо этого – испытывал еще больший ужас. И конца этому не предвиделось. Я остался один в этом аду. Только я, Бог и черви.
Я больше не знал, кто я такой.
Как трансформировались черви, так трансформировался и я.
Но во что?
Если бы я знал, то трансформацию можно считать завершенной, не так ли?
Мы сбились в кучу в наблюдательном трюме – ученые, техники, обслуживающий персонал, члены экипажа, все, у кого было свободное время. Мы стояли вокруг лееров и смотрели вниз на каких-то жалких сейчас хтор-ров. Их полосы переливались причудливым отражением воздушного судна. Бедные существа – они были рабами своей биологии.
Но я не мог не думать, что мы – такие же рабы своей биологии. Бедные обезьяны.
Обезьяны и черви. Черви и обезьяны. Сцепившиеся в смертельной схватке, смысла которой не понимают ни те, ни другие.
На поверхность всплыла еще одна мысль.о они будут демонстрировать поведение социализированных особей, С большой осторожностью следует относиться к гастроподам, не впадающим в оцепенение во время дневной жары или не охотящимся по ночам, так как они, по всей вероятности, являются дикими.
Однако в холодную погоду это правило не соблюдается. Зимой всех гастропод следует рассматривать как особо опасных, поскольку в это время года очень велика вероятность того, что они недоедают и, возможно, даже голодают. Гастроподы не впадают в зимнюю спячку и нуждаются в большом количестве пищи, чтобы поддерживать высокую температуру тела. Например, печально известная атака еастропод на Шоу-Лоу произошла перед самым вечером, в холодный и пасмурный день 4 января.
