— Ты не можешь остаться! — крикнул Пэр. — Они не примут тебя!
Юноша вставил ногу в стремя.
Грянул короткий, как залп, громогласный приказ, и из-за щитов вылетел рой каленых стрел. Человек-Кочевник вскрикнул. Пэр не долго думая затолкал его в седло и вскочил следом. Конь, почуяв кровь, взбрыкнул, но крепкая овеянная зеленой дымкой рука властно натянула узду.
— К лесу! К лесу! — Данила поднял лошадь на дыбы.
Жеребец Пэра перемахнул через плетень и пустился в галоп по пыльной дороге. Данила в свою очередь лихо проскакал по двору, выкрикивая бессвязные ничего не значащие слова, принятые дружинниками, как он и рассчитывал, за колдовские заклинания. Суеверный страх на какие-то секунды сковал людей, и Гаюнар получил возможность беспрепятственно вырваться на улицу через ворота. А когда по высохшей земле загромыхали копыта, он был уже далеко от неприятелей.
Брата Данила нагнал на опушке. Верховые ратники, облаченные в стальные доспехи, двигались медленнее, но их масса, скрытая клубами пыли, ужасала своей неотступностью.
— Данька, он ранен! — Пэр показал на юношу, между лопаток которого торчала стрела. — Призови Стихию, помоги ему!
Данила бросил взгляд на человека, до сих пор не упавшего с седла лишь благодаря призраку, и торопливо ответил:
— Он продержится еще немного. Мы должны оторваться от погони!
И первым поскакал в лес. Скоро дорога сузилась, а ветви нависли над ней так, что приходилось низко пригибаться к потным шеям лошадей. Преследователи не отставали, напротив, прекрасно знающие местность, они разделились, и теперь топот копыт и хруст сучьев слышались как позади, так и справа.
— Сворачивай с тропы! — крикнул Данила брату.
— Мы не пройдем там с лошадьми!
— Доверься мне, сворачивай!
Зов к Стихии зародился почти спонтанно. Гаюнар не успел поймать собственную мысль, а Жизнь уже вырвалась вперед. Энергия ее будто бы вдохнула сознание в беззаботный лес: густые кроны деревьев и гибкий кустарник раздвигались, пропуская беглецов сквозь непроходимые чащи, и тут же смыкались плотными сетями за их спинами. Скоро голоса и звон кольчуг ратников из станицы потерялся в лесной глуши. А кони Гаюнаров продолжали без устали мчаться через овраги и валежник, утопая в вязких лужах и разбивая копытами спокойную гладь ручьев, кроша сухие кусты и вламываясь в молодую поросль елей.
Скачка продолжалась не меньше часа, однако ни Данила, ни Пэр не заметили времени за мельканием лесных теней. Бешенная пляска их прекратилась неожиданно, когда жеребец, несущий двух всадников, на всем скаку ворвался в грязную заводь речушки и рухнул, увязнув в глубоком иле. Призрак сорвался с седла и потерялся в камышах, раненый воин упал в протоку, погрузившись в воду с головой. Гаюнар соскочил с коня и бросился на помощь. Он выволок юношу на берег и облегченно вздохнул, обнаружив, что тот не успел захлебнуться. Подлетел Пэр. Убедившись, что оторвались от преследователей окончательно, братья взялись за осмотр раненого.
Крови пролилось немного, но юноша находился без сознания, и привести его в чувство общепринятыми способами не удалось. Не дала результатов и попытка воздействовать на человека-Кочевника силой Стихии Жизни. Отписав неудачу собственной усталости, Данила ограничился оказанием первой медицинской помощи. Затем Гаюнары уложили раненого на мягком мхе в тени большой гостеприимной ели, а сами вернулись к ручью.
— Так. Судя по всему, мы здесь застряли, — проговорил Данила, оглядев достаточно редкий, но обманчивый лес, где деревья прятались за деревьями, а далекие полянки, освещенные солнцем, создавали иллюзию опушки. — Мы не можем оставить парня одного, и мы не можем двигаться с ним, пока он не очухается.
— Подождем, — согласился Пэр и, посмотрев на одинокие облака, окрашенные в предвечерние полутона, добавил. — Воздух поможет найти дорогу к дому Александра и в темноте.
— А вот в доме нам делать нечего, — нахмурился Данила и с напускным хладнокровием обрисовал брату положение вещей.
Пэр был потрясен. Даниле показалось даже, что он побледнел.
— Это все из-за меня, — одними губами пробормотал он.
— Пэр, давай обойдемся без самобичеваний, — Гаюнар развернул брата к себе лицом. — Ни ты, ни я и никто не виноват, что местные приняли меня за папочку с его черной или черт знает какой магией. Все получилось одно к одному! Из Грег-Гора разведчик аховый — я и вчера не сомневался, что его полет над лесом видела вся округа. Да еще Волк в драке кому-то башку оторвал…
— Данька, я не имел права улетать! — Пэр поднял полный страдания взгляд. — Я обязан был определить свое «я» значительно раньше.
— Пэр, ты не знал главного — ты не знал, что был рожден!
— Нет. Мне просто не хватало мужества посмотреть правде в глаза. Ты думаешь, я не догадывался? Думаешь, не понимал?.. Надеялся на чудо, ждал, когда обстоятельства решат все за меня, и дождался: подверг опасности твою жизнь и жизни наших друзей. Если бы я…
— Слушай, прекрати, — Данила повысил голос. — Если бы да кабы! Может, если бы ты не улетел, мы все сейчас жарились бы на костре… Ладно, не переживай. Главное, с тобой все в порядке. Россы в этом Мире, как в своей тарелке, хоть Оливул и утверждает, что играть здесь нельзя. А с Серафимой не справится сам дьявол, не говоря уже о каких-то экзисторах, — он покосился на раненого и продолжал. — Парень очнется, начнем искать наших, а пока иди умойся: облепленный грязью ты плохо смотришься, особенно в человеческом виде.
Пэр безропотно направился к ручью, а Данила присел возле ивы, прислонившись к теплому влажному стволу. Он долго наблюдал за призраком, копошащимся у воды, стараясь определить, что именно изменилось в его облике за истекшие сутки. Движения, фигура, колыхающиеся даже при полном безветрии длинные вечно взъерошенные волосы — всё было прежним, разве что приобрело более жесткий контур. Пэр стряхнул с лица капли воды, поднялся на берег и повернулся к брату. Данила улыбнулся. Вот оно — главное отличие Пэра настоящего от Пэра вчерашнего: призрак уже не был прозрачным. Раньше сквозь зеленое облако просматривались находящиеся за ним предметы, теперь же казалось, что в туманном коконе заключен подвижный человечек небольшого роста с крупными не по фигуре руками и крепким упругим торсом. И лицо стало чуть-чуть другим — пропала округлость линий, создаваемая призрачной вуалью, и проявились характерные для Гаюнаров угловатые мощные скулы, прямая грубая переносица, тяжелые надбровные дуги.
— Хочешь сказать, что я похож на отца? — Пэр угадал, о чем думал брат. — Все верно. Ведь он по сути склонировал меня из своих клеток, и лишь Кочевник помешал мне стать точной его копией.
