– Милостивый Харисти, мы погибли как монги, – простонал капитан.
– Нет! – Тераи схватил его за плечо, заставив невольно охнуть. – Нет, если сумеем потопить этот корабль. У них не может быть столько атомного оружия: нельзя выделить много ядерной взрывчатки войне, если хочешь, чтобы Орион взошел. У них нет других кораблей, нет даже ракет, способных поразить цель из залива. Не робеть!
Вражеские башни отвечали. Грохотали орудия. Главная мачта «Ронгелапа» расщепилась и упала. Пламя лизало ее по всей длине. Кричали раненые, но их товарищи оставались на местах, отвечая выстрелом на выстрел.
Броненосец, развернулся, отступая к заливу Кука, под прикрытие береговых батарей. Вдали горел тонущий маурайский фрегат.
– Нам придется отказаться от погони, – занервничал Кепалоа. – Иначе они разнесут нас на куски.
– Нет, сэр, нет, – настаивал Тераи. – Разве вы не понимаете? На борту этого судна может находиться ядерное оружие, вероятней всего, так оно и есть. Это судно представляет собой их ядерный оплот, и оно уничтожит следующий экспедиционный корпус, котйрый соберет Федерация, если мы не потопим его сегодня же.
Кепалоа посмотрел на него внимательным взглядом и ответил:
– Ну что ж, Лоханнасо, командуйте. Преследуем цель.
Химический взрыв вновь сотряс дредноут. Осколки металла и дерева вонзались в человеческую плоть. Огонь пожирал левый борт. Те, кто не застыл навек без движения, подобно поломанным куклам, тащили свои изуродованные тела в поисках помощи.
Но на «Ронгелапе» еще были мужчины, способные стоять у пушек. «Морской змей» подпрыгнул в воде, качнулся, потерял управление. От задних башен его остались только обломки. Трубы были сбиты, и дым удушал уцелевших.
Гейзеры вырывались из воды. Но маураи догоняли.
– Хоу! – вскричал Тераи. – Или вы решили, что у нас не хватит мужества, а?
Лишенный мачт и пылающий «Ронгелап» был быстрее. Он приближался.
Стрелки начали обстреливать палубу врага. Тераи оставил мостик. По пути он ухватил пожарный топорик в размахивал алым обухом над головой, словно молнией.
– Бросай кошки, чалим и высаживаемся! – закричал он. – Ради наших детей!
В нем не было ни страха, ни гнева. Он двигался подобно буре или приливу. И где-то внутри оставалось воспоминание о том, как плыл он со своим другом-дельфином в ласковых водах своего отечества…
Никто впоследствии не узнал, чья мстительная рука направила в маураев оставшуюся ядерную боеголовку. Взметнулся огненный шар в небо. Волны вскипели. Опаленные птицы падали с воздуха. Отголоски потрясли дальние долины, срывая лавины с вершин.
Взвыл ветер и понес выпавшие яды на восток через залив.
А потом над опустевшим морем настала великая тишь.
После тяжелой гневной лапы, давившей на них при старте, невесомость была подобна пробуждению возле открытого окна утром ранней весной.
Земля сверкала в своей снежно-белой чистоте, зеленели северные низины, скульптурно прорисовывались высоты, ртутью текли реки и озера, над ними плыли облака. Новый закат червонным золотом очертил твердь, когда, закончив девяностоминутный виток, корабль ушел в ночную сторону. Но Роника вовсе не видела тьмы: с небес ее изгоняли звезды.
Одинокий в темной кабине корабля, Иерн позволил своему духу воспарить среди небесного света.
Роника вернулась к нему. Окончив осмотр приборов, Иерн обнял ее благоуханное крепкое тело. Млечный путь бросил морозную тень на ее лицо. Они поплыли – рука в руке.
– Все в порядке, – сказала Роника. – Наш корабль получился надежнее, чем думали проектировщики… Ну как, снизу нам ничего еще не ответили?
– Нет, нет еще. Но чтобы связаться с нами, необходимы дополнительные приготовления, они там внизу… очень заняты… по чести говоря, я был бы рад какое-то время не слышать о том, что творится внизу.
– Понимаю, – вздохнула она. – Сама вот-вот рухну. Реакция. Но здесь наше с тобой исцеление.
Он кивнул:
– Быть может, и всей человеческой расы. Роника, мы не можем допустить, чтобы все это пропало. Я-то думал, что мы должны предотвратить восход Ориона, но теперь, когда мы видели все сами… Орион должен взойти!
Она поцеловала его.
– Да!
– А потому, – сказал он, – я полагаю, что нам не следует торопиться с возвращением. Побудем здесь неделю-другую, послушаем… ознакомимся с ситуацией. Дождемся, пока где-нибудь стабилизируется положение, если такое может произойти. Хотя бы убедимся, что после приземления наш корабль не уничтожат.
– Я согласна, дорогой, припасов у нас хватит.
Прилив энергии изгнал утомление из его голоса.
– Хватит и мощности. Возможности корабельного компьютера невелики, но при такой мощности двигателя нам не требуется большая точность расчетов. Можем не сидеть на орбите Земли, – и вдруг расхохотался во всей этой невероятной ситуации. – А ты не хотела бы прогуляться к Луне?
– Все, что я сделал, я сделал ради любви к ней, – бормотал Джовейн. О, конечно, я хотел заодно и перекроить Домен по собственной схеме, и отомстить Иерну, но в основном я старался ради нее. Да так и не достиг ничего.
Маттас Олвера опустил ладонь на плечо Капитана с неожиданной мягкостью в голосе:
– Ты служил Гее.
– Я служил себе. – Джовейн махнул в сторону призматического окна. – А она отрицает меня.
Учены отыскал его в саду. Джовейн пришел в беседку из роз, чтобы посмотреть вниз – туда, где сейчас находилась Фейлис. Золотисто-белое под полуденным солнцем облачное покрывало под синевой небесной укрывало от него Землю. Судя по сообщениям, внизу бушевал разрушительный ураган, прежде на борьбу с такими отправляли Буревестников.
– Не правильно говоришь, – поправил Маттас. – Она не может отказаться от тебя, как и ты от нее. Жизнь ведь едина. Болеют только органеллы…
– Учены изменил тему. – Почему ты решил, что потерял свою, мм-м… жену? По-моему, она просто утомилась от здешних условий и ожидает тебя в Турневе, – Сколько ей придется ждать? Сколько она сможет ждать? Будет ли ждать?
Мы уже разошлись достаточно далеко. – С горьким негодованием Джовейн погрозил кулаком безграничности над головой. – И я могу представить, как затрепещет ее романтическое сердечко, когда она узнает, что ее золотой мальчик Иерн жив и кружит вокруг планеты, и аллилуйя раздается от края до края вырвавшегося на свободу Домена! А я стою здесь – заброшенный, лишейный всего, пленник в своей твердыне.
Тон Маттаса сделался резким:
– Саможалость тебе не идет. Стань вновь мужчиной, ты всегда был им.
