Тимоти видел сотни фотографий этой женщины, но ни одна не передавала и сотой доли ее красоты. Ей были присущи девическая грация и прелесть в сочетании с чувственностью зрелой матроны — и самые первоклассные фотографы были не в состоянии это уловить. Тимоти поневоле порадовался тому, что его ущербные гениталии хотя бы внешне свидетельствуют и об ущербности чисто мужского интереса. Женщины никогда не возбуждали его физически — к счастью, потому, что плотским желаниям он все равно не смог бы дать естественного выхода. И все же, хотя желание как таковое отсутствовало, случалось иногда — крайне редко, но все же случалось, — что на него накатывало некое чувство, названия которому он не мог подыскать ни в одном известном ему языке. И сейчас это чувство вновь посетило его. А ведь такое бывало с ним лишь в присутствии чрезвычайно привлекательных во всех отношениях и вызывающе чувственных женщин. И одной из сторон этого чувства было ощущение неудовлетворенности. Его кожа похолодела, а в горле у него запершило почти до судорог.
Жестом Полли Лондон пригласила его присесть в кресло рядом с собой.
— Вы оказали мне огромную честь, — сказала она. — Обычно меня интервьюируют ваши подчиненные.
Она была очаровательна, она была настолько хорошо воспитана, что ничем, ни малейшим движением роскошных бровей, не показала, как неловко себя чувствует в присутствии урода, к которому конечно же нельзя не испытывать отвращения.
Усевшись в грибовидное кресло и отключив двигательное устройство, Тимоти заверил ее в том, что эта встреча делает честь не ей, а ему самому. Полли улыбнулась в ответ и показала, как пользоваться миниатюрным баром, вмонтированным в консоль кресла. Мгновение спустя Тимоти держал в механической руке коктейль. Водка с апельсиновым соком пришлась ему как нельзя кстати.
— Я заинтригована и, пожалуй, даже больше, чем просто заинтригована, — сказала она, чуть подавшись в его сторону. Голос ее звучал как небесная музыка. — Просто не могу себе представить, что это за совершенно особая статья, подготовка которой потребовала вашего личного участия.
— Я вам солгал, — без обиняков ответил Тимоти.
Он понимал, что ему надо говорить четко и быстро, чтобы как можно быстрее приступить к делу и закончить с ним, потому что эта женщина с каждым мгновением нравилась ему все больше и больше. Комбинация детской непосредственности с божественной чувственностью была просто неотразима. Любого мужчину ей достаточно было только поманить длинным, безупречно ухоженным пальцем, и он без сожаления пошел бы и в огонь, и в воду, и на край света.
— Солгали? — недоверчиво переспросила она, словно впервые в жизни столкнувшись с тем, что люди, оказывается, способны на ложь. А может быть, так оно и было на самом деле. Лгать этой женщине было бы так же подло, как, скажем, объяснять младшему братику, что никакого Санта-Клауса на самом деле нет.
— Я прибыл не для того, чтобы готовить статью, — пояснил Тимоти. — Это было только предлогом попасть сюда.
Полли Лондон нахмурилась, все еще недоумевая, чего ради жалкому мутанту вздумалось являться к ней в дом по выдуманной причине.
— Я не хочу причинить вам вреда. Но прошу вас помочь мне.
Она хотела было встать, но Тимоти бросил на нее умоляющий взгляд, и она осталась в кресле. Вид у нее был сейчас несколько раздраженный или, точнее, по-детски обиженный, но он понимал, что обижаться всерьез, а тем более сердиться эта женщина не способна. И дело не в том, что она была инфантильна, — нет, просто ей так и не довелось узнать, как страшен и мерзок бывает мир, следовательно, ей не понадобилось обрастать толстой кожей и, в свою очередь, обзаводиться страшными или мерзкими качествами.
— Я у себя дома, — произнесла она. — Уж не пытаетесь ли вы указывать мне, как я должна вести себя в собственном доме?
— Прошу прощения, — сказал Тимоти. — Но если вы подниметесь, мне, в свою очередь, придется включить двигательное устройство и проследить за тем, чтобы вы не позвали никого на помощь. Это было бы глупо с вашей стороны, потому что, как я уже сказал, я не хочу причинить вам вреда. Если же вам и удастся что-нибудь в этом роде, то просто скажу полиции, что прибыл сюда взять интервью, и покажу мои заметки. А вашу попытку устроить скандал объясню тем, что вы стремитесь стать виновницей и героиней подлинной сенсации.
— Заметки? Но вы же...
— Я заготовил их заранее. Как раз в предвидении примерно такой ситуации.
Она внезапно улыбнулась. Тучи рассеялись.
— Золотая голова, верно?
— Мне хочется думать, что дело обстоит именно так.
— Ну и какой же услуги вы от меня хотите? Полли Лондон откинулась на спинку кресла, сделала глоток из бокала. От минутного недовольства не осталось и следа.
Он мысленно пожелал, чтобы ей никогда не встретился человек, рассудок которого, острый и холодный как бритва, сумеет устоять перед ее чарами. Потому что такому извергу не составило бы труда за несколько часов разрушить хрупкий мир, в котором она обитает, превратив и этот мир, и ее самое в безжизненные руины. Как, должно быть, замечательно — родиться и с самого рождения обитать в мире, в котором не существует зла! Но вместе с тем это и опасно — столкнувшись со злом, ты окажешься беззащитным перед ним.
— У вас ведь был роман с покойным Клаусом Маргелем, не так ли? — спросил он напрямик.
Тимоти показалось, будто ее изумрудные глаза подернулись пеленой, словно она старалась сдержать нечаянные слезы. А когда она заговорила, голос ее едва заметно дрожал. Это поразило Тимоти, видевшего Маргеля таким, каков он был на самом деле, — человеком, лишенным представлений о морали и чувства раскаяния, хладнокровно и безжалостно убивавшим всех, кто стоял у него на пути. Теперь Тимоти решил, что были у этого человека, очевидно, и какие-то другие качества, и это открытие удивило его. Он порадовался, что в газетах не сообщалось о том, как именно погиб Клаус Маргель, а расправу над ним выдали за дело рук полиции.
— Это так, — сказала она. — Мы с ним долго встречались. Он относился ко мне как джентльмен. Ухаживал за мной, словно маленький мальчик. Я отказываюсь верить всем тем ужасам, которые написаны про него в газетах.
— Но все это правда, — осторожно произнес Тимоти, опасаясь снова вызвать выражение недовольства на ангелоподобном лице Полли.
— Это вы так думаете!
Сердиться на нее было невозможно. Оставалось только удивляться слепоте и наивному желанию отгородиться от реальности. Справившись со своими чувствами, Тимоти сказал:
— Его брат пытается меня убить. И вновь ему пришлось удивиться: ее реакция на эти слова оказалась далеко не столь наивной, как на его высказывания о Клаусе.
