- Полиция? - проворчал Ковальский. Теперь на его лице появилось выражение.
- Да, - сказал Род, - полиция.
Ладони размером с лопаты медленно сжались в колоссальные кулаки.
- Вы вызываете проклятую полицию? - Огромный, угрожающий, он сделал шаг в сторону Рода.
- Дмитрий, - резко сказал Род, - закрой дверь.
Дмитрий, который внимательно слушал, вскочил из-за своего стола и закрыл промежуточную дверь. Стоял, прижавшись ухом к панели. Тридцать секунд голоса, потом тупой удар, рев, еще один удар и громкий стук.
Дмитрий театрально подмигнул.
- Дмитрий! - голос Рода. Он открыл дверь.
Род сидел на краю стола, непринужденно помахивая ногой, он сосал костяшки пальцев на правой руке.
- Дмитрий, попроси, чтобы мне меньше натирали пол. Наш друг поскользнулся и ударился подбородком о стол.
Дмитрий сочувственно защелкал языком, стоя над распростертым поляком. Ковальский громко фыркал ртом.
- Так сильно удариться! - сказал Дмитрий. - Какой стыд!
25
Доктор Стайнер спокойно работал оставшуюся часть утра понедельника. Он предпочитал пользоваться диктофоном, потому что это помогало ему избегать контактов с людьми, к которым он испытывал отвращение. Ему не нравилось сообщать свои мысли особе женского пола, которая сидит перед ним, задрав юбку, ерзая задом и трогая свои волосы. Но что он на самом деле не мог выносить, это запах. Манфред был очень чувствителен к запахам, и даже запах собственного пота вызывал у него отвращение. У женщин, как он обнаружил, насыщенный особый запах, который таится под духами и косметикой. От этого запаха его тошнило. Именно поэтому он настоял на отдельных спальнях для себя и Терезы. Естественно, он не сказал ей истинной причины, просто заявил, что плохо спит и вообще не может спать, если в комнате другой человек.
Кабинет у него белый и холодно-синий, воздух чистый и холодный от кондиционера, голос у него четкий и безличный, шелест диктофона звучит приглушенно; сознательная часть разума Манфреда счастливо поглощена колдовскими трюками с деньгами и цифрами, прошлыми операциями и будущими оценками, трехмерными построениями вариантностей, которые может охватить только сверхмощный мозг. Но глубоко внутри сохранялось беспокойство, Манфред ждал, затягивал время, и единственным внешним признаком волнения служило то, что, работая, он время от времени проводил пальцами по бедру, - ласкательный нарциссический жест.
За несколько минут до полудня зазвонил незарегистрированный прямой телефон на его столе, и рука Манфреда застыла. Несколько секунд он сидел неподвижно, откладывая момент, потом выключил диктофон и взял трубку.
- Доктор Манфред Стайнер.
- Провели нашего человека? - спросил голос в трубке.
- Еще нет, Эндрю.
На другом конце наступила тишина, опасная тишина.
- Тревожиться не из-за чего. Небольшая отсрочка.
- На сколько?
- Два дня, в крайнем случае до конца недели.
- На следующей неделе вы будете в Париже?
- Да. - Манфред был советником в составе правительственной делегации, которая отправлялась во Францию для переговоров о цене золота.
- Он встретится с вами там. Хорошо бы, чтобы к тому времени ваши обязательства по договору были выполнены. Понятно?
- Понимаю, Эндрю.
Разговор закончился, но Манфред не дал собеседнику положить трубку.
- Эндрю!
- Да.
- Спросите его... - тон голоса у Манфреда еле заметно изменился, стал просительным. - Спросите, могу ли я сегодня играть, Эндрю.
- Подождите.
Минуты ползли, потом голос послышался вновь.
- Да, можете играть. Саймон сообщит вам о пределах.
- Спасибо. Передайте ему мою благодарность.
Манфред не делал попыток скрыть свое облегчение. Он сидел перед чистым листом бумаги, и даже очки на его лице сверкали.
26
В роскошно меблированной комнате пятеро. Один подчиненный, он моложе, внимателен к желаниям и настроениям остальных. Очевидно, слуга. Из оставшихся четверых один, так же очевидно, хозяин. К нему приковано их внимание. Это полный, но не чрезвычайно, человек. Полнота от хорошей жизни, а не от обжорства. Он говорит, обращаясь к троим гостям.
- Вы выразили сомнения в надежности орудия, которое я собираюсь использовать в предстоящем предприятии. Я организовал демонстрацию, которая, как я надеюсь, покажет, что ваши сомнения безосновательны. Именно поэтому Эндрю сегодня передал вам приглашения.
Хозяин повернулся к младшему из присутствущих. "Эндрю, пожалуйста, подождите появления доктора Стайнера. Пусть Саймон его усадит, а вы сразу сообщите нам". Он отдавал распоряжения вежливо и с достоинством, человек, привыкший повелевать.
- Джентльмены, позвольте, пока мы ждем, предложить вам выпить.
Разговор, который вели четверо, прихлебывая напитки, был умным, все собравшиеся исключительно хорошо информированы. А тема была только одна богатство. Минералы, промышленность, дары земли и моря. Нефть, сталь, уголь, рыба, пшеница и - золото.
Ключом к положению присутсвующих был покрой и материал их одежды, блеск камня на пальце, властный тон голоса, небрежное упоминание людей высокого положения.
- Он здесь, сэр, - прервал их разговор Эндрю.
- Спасибо, мой мальчик. - Хозяин встал. - Сюда, пожалуйста, джентльмены. Он пересек комнату и отодвинул темно-бордовый занавес. За ним находилось окно.
Четверо подошли к окну и заглянули через него в соседнее помещение. Это была игровая комната дорогого подпольного казино. За столом баккара сидели мужчины и женщины, ни один из них ни разу не посмотрел в сторону окна.
- Стекло с односторонней прозрачностью, джентльмены, - объяснил хозяин. - Вам не стоит беспокоиться, что вас увидят в таком заведении.
Они вежливо посмеялись.
- Какую прибыль вам это приносит? - спросил один из них.
- Мой дорогой Роберт! - хозяин изобразил недоумение. - Неужели вы думаете, что я хоть каким-то образом могу быть связан с нелегальным бизнесом?
На этот раз все искренне рассмеялись.
- А вот и он! - воскликнул хозяин.
Высокий человек с болезненного цвета лицом вел через комнату к столу доктора Манфреда Стайнера. Провожатый в своем вечернем костюме походил на могильщика.
- Я попросил Саймона посадить его так, чтобы вы могли наблюдать за его лицом.
Все были внимательны, слегка склонились вперед, разглядывали человека, который аккуратной стопкой сложил выданные ему Саймоном фишки.
Доктор Манфред Стайнер начал играть. Лицо его было абсолютно лишено выражения, бледность его поражала. Каждые несколько секунд меж губ показывался розовый кончик языка, потом исчезал. В промежутках между ходами Стайнер застывал, как пресмыкающееся, неподвижностью игуаны или ящерицы. Только видно было биение пульса на горле, да очки блестели, как глаза змеи.
