— Если вам больше нечего сказать… — бросил разочарованно Гаарб.
— Минуточку. Мы блуждаем в темноте. Нужно искать какую-то дорогу. Пока мы знаем очень немного. У меня сложилось впечатление, что кое о чем, увиденном нами на «Кондоре», мы просто боимся вспоминать. Поэтому с таким упрямством возвращаемся к гипотезе отравления и вызванного им массового помешательства. В наших собственных интересах — и во имя погибших — мы должны предельно откровенно рассмотреть все факты. Прошу, вернее вношу категорическое предложение: каждый из вас должен рассказать то, что больше всего потрясло его на «Кондоре». Чего, возможно, не сказал никому. О чем подумал, что это нужно забыть.
Сарнер сел. Рохан, после короткой внутренней борьбы, рассказал о кусках мыла, которые он нашел в ванной.
Потом встал Гралев. Под кипами разодранных карт и книг в помещениях было полно высохших экскрементов.
Кто-то рассказал о банке консервов, на которой остались следы зубов. Словно металл пытались разгрызть. Гаарба больше всего поразила мазня в бортовом журнале и упоминание о «мушках». Он не остановился на этом и продолжал:
— Предположим, что из трещины в «городе» вырвалась волна газов и ветер принес ее к кораблю. Если в результате неосторожности люк был открыт…
— Открыт был только наружный люк, коллега Гаарб. Об этом свидетельствует песок в шлюзе. Внутренний был закрыт.
— Его могли закрыть потом, когда уже начали ощущать отравляющее действие газа…
— Такое невозможно, Гаарб. Внутренний люк открыть нельзя, пока открыт наружный. Они открываются только поочередно, это защита от любой неосторожности или беспечности.
— Но одно для меня несомненно, — это произошло внезапно. Массовое помешательство, — я уж не говорю о том, что случаи психоза иногда бывают во время полета, в пустоте, но никогда на планетах, да еще через несколько часов после посадки, — массовое помешательство, охватившее весь экипаж, могло быть только результатом отравления…
— А может быть, они впали в детство, — заметил Сарнер.
— Как? Что вы сказали? — ошеломленно воскликнул Гаарб. — Это… шутка?..
— Наше положение не располагает к шуткам. Я сказал о том, что они впали в детство, потому что никто об этом не говорит. Но все это — каракули в бортжурнале, разодранные звездные атласы, с трудом нарисованные буквы, вы ведь видели их…
— Но что это значит? — спросил Нигрен. — Это что, повашему, болезнь?
— Нет. Ведь такой болезни не существует, не правда ли, доктор?
— Наверняка нет.
Снова стало тихо. Астрогатор колебался.
— Это может нас увести в ложном направлении. Результаты некротических прослушиваний всегда неточны. Но сейчас… Не знаю, можно ли запутаться еще больше. Доктор Сакс…
Нейрофизиолог рассказал об изображении, обнаруженном в мозгу человека, замерзшего в гибернаторе, а также о слогах, которые остались в его слуховой памяти. Это вызвало настоящую бурю вопросов, под их перекрестный огонь попал даже Рохан, как один из участников эксперимента. Но решить ничего не удалось.
— Пятнышки на изображении ассоциируются с «мушками»… — сказал Гаарб. — Минутку. А может, причины смерти были различны? Скажем, на экипаж напали какие-то ядовитые насекомые — в конце концов не так легко обнаружить следы маленького укуса на мумифицированной коже. А тот, найденный в гибернаторе, просто пытался спрятаться от насекомых, чтобы избежать судьбы своих товарищей… и замерз.
— Но почему перед смертью у него возникла амнезия?
— То есть потеря памяти, так? А это точно установлено?
— Настолько, насколько вообще точны некротические исследования.
— Ну а что вы скажете по поводу гипотезы о насекомых?
— Пусть по этому вопросу выскажется Лауда. Главный палеобиолог экспедиции встал, ожидая, пока все утихнут.
— Не случайно мы вообще не говорили о так называемых «мушках», — сказал он. — Каждый, кто хоть немного ориентируется в биологии, знает, что никакие организмы не могут существовать вне определенного биотопа, то есть доминирующего комплекса, который определяется средой и живущими в ней видами. Это справедливо для всего исследованного космоса. Жизнь либо создает огромное различие форм, либо не возникает вообще. Насекомые не могли появиться без одновременного развития растений, других организмов, беспозвоночных и так далее. Не буду излагать вам общей теории эволюции, думаю, будет достаточно, если я заверю вас, что это невозможно. Здесь нет ни ядовитых мух, ни других членистоногих, как насекомых, так и паукообразных. Нет также никаких родственных им форм.
— Откуда у вас такая уверенность?! — воскликнул Балмин.
— Если бы вы были моим учеником, Балмин, вы бы не попали на корабль, просто не сдали бы у меня экзамена, — сказал невозмутимый палеобиолог, и все невольно заулыбались. — Не знаю, как там у вас с планетологией, но с эволюционной биологией неважно…
— Ну, начинается типичный спор специалистов… И не жаль времени?…шепнул кто-то за спиной Рохана.
Он обернулся и увидел широкое загорелое лицо Ярга, который понимающе подмигнул ему.
— Но, может быть, это насекомое не местного происхождения, — упирался Балмин. — Может, их откуда-нибудь завезли…
— Откуда?
— С планеты Новой…
Теперь все заговорили одновременно. Прошло некоторое время, прежде чем астрогатору удалось успокоить собравшихся.
— Друзья! — сказал Сарнер. — Я знаю, откуда у Балмина такие мысли. От доктора Гралева…
— А я и не отказываюсь от авторства, — бросил физик.
— Отлично. Предположим, что мы уже не можем себе позволить роскоши высказывать правдоподобно звучащие гипотезы. Что нам нужны сумасшедшие гипотезы. Пусть так. Предположим также, что какой-то корабль с планет Новой завез сюда тамошних насекомых… Пусть скажут биологи: могли ли они приспособиться к местным условиям.
— Если гипотеза должна быть сумасшедшей, то могли бы, — согласился со своего места Лауда. — Но даже сумасшедшая гипотеза должна объяснять все.
— Это значит?..
— Это значит: нужно объяснить, чем изуродована наружная обшивка «Кондора», изуродована до такой степени, что, как мне сказали инженеры, корабль не может летать, пока не будет сделан капитальный ремонт. Или вы думаете, что какие-нибудь насекомые приспособились к употреблению молибденового сплава? Ведь это одна из наиболее твердых субстанций в космосе. Скажите, Петерсен, чем можно испортить такую броню?
— Когда она хорошо процементирована, собственно говоря, ничем, — ответил заместитель главного инженера. — Ее можно немного надсверлить алмазом, но на это потребуются тонны сверл и тысяча часов времени. Уж скорее — кислотами. Но это должны быть неорганические кислоты, они должны действовать при температуре минимум две тысячи градусов и в присутствии соответствующих катализаторов.
