Во-вторых, один из ящиков стола — тот, в котором Фуллер держал самые важные бумаги, — оказался взломан.
Что касается самих записей, то в них не было ничего, что могло бы привлечь мое внимание. Да я, собственно, и не рассчитывал найти что-то интересное.
Вернулась Джинкс и напряженно, не улыбаясь, села на краешек дивана, обхватив руками колени. Ее лицо снова обрело прежнюю свежесть. Но глядя на линии ее сжатых губ, казалось, будто у нее на уме твердая решимость что-то сделать.
Здесь ничего не менялось после того, как доктор Фуллер вышел отсюда в последний раз? — спросил я.
— Никто ничего не трогал.
— Пропали кое-какие записи, — сообщил я, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Ее глаза удивленно расширились.
— Откуда ты знаешь?
— Он рассказывал мне об одной теме, над которой работал. Я не нашел никаких упоминаний об этом.
Джинкс отвела взгляд — от беспокойства? — затем снова посмотрела на меня:
— А, да он от многих бумаг избавился, как раз на прошлой неделе.
— Каким образом?
— Сжег.
Я показал на взломанный ящик:
— А вот это?
— Я… — Тут она улыбнулась, встала и подошла к столу. — Это что-то вроде допроса?
Стараясь говорить непринужденно, я пояснил:
Я просто стараюсь собрать по кусочкам материалы одного исследования.
— Это так важно? — Но прежде чем я смог ответить, она неожиданно предложила: — Дуг, давай поедем кататься!
Я отвел Джинкс назад к дивану, и мы сели рядышком.
— Еще всего несколько вопросов. Так почему этот замок сломан?
— Папа потерял ключи. Это было недели три назад. Он тогда открыл ящик ножом.
Я знал, что она говорит неправду. Год назад я помог Фуллеру вмонтировать биоемкостный триггер, чтобы ящик можно было отпирать без ключа, который хозяин то и дело терял.
Она поднялась с дивана:
— Если мы поедем кататься, я пойду одеваться.
— Насчет картинки, которую нарисовал твой отец…
— Картинки?
— Рисунок красными чернилами, где изображены Ахиллес и черепаха. Я нашел его в офисе. Ты его не брала?
— Я такого даже не видела.
Она не только заметила тот рисунок, но я, стоя у нее за спиной, ясно видел, как она рассматривала его какое-то время.
Тогда я решил выложить ей самое шокирующее заявление, чтобы посмотреть, какой эффект это вызовет.
— Джинкс, все, что я стараюсь выяснить, — это действительно ли твой отец погиб в результате несчастного случая.
Она открыла рот и сделала шаг назад:
— Ах, Дуг, ты это серьезно? Ты хочешь сказать, что кто-то мог… убить его?
— В общем, да. Кроме того, я подумал, что в его записях можно найти нечто такое, что могло бы указать — кто и для чего.
— Но ведь это никому не было нужно! — Несколько секунд она помолчала. — И если ты прав, то, возможно, ты сам в опасности! Ах, Дуг, тебе лучше забыть обо всем этом!
— Разве ты не хочешь, чтобы виновного отыскали?
— Не знаю. — Джинкс замялась. — Мне страшно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Я с интересом заметил, что она не сказала ни слова о том, чтобы обратиться в полицию.
— Почему ты думаешь, что со мной может что-то произойти?
— Я… О, Дуг. Я не знаю, что и думать, и я боюсь!
Блестящий лунный диск превратил плексигласовый колпак машины в серебристый купол, который отбрасывал мягкие отблески на фигуру девушки, сидящей рядом со мной.
Молчаливая и далекая, не отрывая глаз от дороги, пробегавшей под воздушной подушкой машины, она стала похожа на хрупкую статуэтку, которая может рассыпаться на кусочки под лунным лучом.
Она сидела глубоко погрузившись в свои мысли, но несколько минут раньше она такой не была. Тогда Джинкс чуть ли не умоляла меня забыть о том, что ее отца, возможно, кто-то убил.
И это только еще больше сбивало меня с толку. Она встала словно щит между мной и тем, что погубило ее отца. И я не мог отделаться от впечатления, будто она готова покрывать того, кто несет за это ответственность.
Я положил ладонь на кисть ее руки:
— Джинкс, у тебя проблемы?
Нормальной реакцией с ее стороны было бы поинтересоваться: что же навело меня на такую мысль? Но она лишь обронила:
— Нет, конечно нет.
Эти негромко произнесенные слова прозвучали с такой решимостью, что было ясно: она твердо намерена не сворачивать с избранного ею курса. И я понял, что, двигаясь в том направлении, никуда не приду и что мне нужно искать ответы на мои вопросы где-то в другом месте, хотя прямой дорогой к моей цели и была сама Джинкс.
Тогда я погрузился в собственный омут мыслей, переключив на автоматический режим управления машину, мчащуюся по незнакомой пустой дороге в сельской местности. Могло быть только два возможных объяснения, которые бы соотносились со всеми несообразными обстоятельствами. Первое: некая огромная зловещая организация, обладающая чудовищным и непостижимым могуществом, преследует некую не известную никому цель. Второе: ничего сверхъестественного не происходит, за исключением аномалий в моем рассудке.
Однако мне никак не удавалось отогнать назойливую мысль о том, что некая брутальная мистическая сила решительно стремится отвадить меня от попыток установить причину гибели Фуллера, и это в то же время подразумевает, что если я прекращу выказывать к ней неуважение — а вроде бы именно этого от меня хотят и сама эта сила, и Джинкс, — то со мной все будет в порядке.
Мне действительно хотелось, чтобы все было в порядке. Посматривая на девушку, я осознал, с какой силой я жажду того, чтобы все наладилось. Освещаемая лунным светом, Джинкс была прекрасна, и ее красота звала, манила, словно согревающий душу огонек маяка; она приглашала меня отбросить в сторону озабоченность и смотреть на вещи просто.
Но сама Джинкс не была простой, обычной. Она представляла собой нечто совершенно особенное.
Словно угадав мои мысли, Джинкс придвинулась ко мне ближе, взяла меня за руку и положила голову мне на плечо.
— В жизни так много всего, такое разнообразие, правда, Дуг? — произнесла она странным тоном, в котором перемешались печаль и надежда.
— В жизни есть все, что захочешь найти, — ответил я.
— А что ты хочешь найти?
Я сидел и думал о ней, о том, как она ворвалась в мой мир именно в тот момент, когда я отчаянно нуждался в ком-то вроде нее.
— Когда я жила у тетки, то постоянно думала о тебе, — сообщила она. — Я все время чувствовала себя глупым, несчастным ребенком. Но я так тебя и не забыла.
Я молчал, настроившись на плавное течение ее речи, ожидая услышать от нее новые нежные слова, но до меня доносился только звук ее глубокого, ровного дыхания. Джинкс уснула. И на ее щеках в лунном свете блестели два серебристых ручейка.
