За исключением шума текущей вдоль берегов воды и шлепков, когда «Лотос» ударялся о большую волну, вокруг царила полная тишина.
Наконец Анна Рилей заговорила:
— В это трудно поверить. Зачем я нужна им? Я работаю в подразделении уже два года, и это впервые, когда мне угрожают. Они могли бы добраться до меня в любое другое время.
— Такова переменчивость судьбы. Если бы вы остались в своем собственном коттедже, расчесывая свои прекрасные черные волосы, на вас бы никто и не обратил внимания, но вы не сделали этого и вас там не было. Время не повернуть вспять. Поверьте, теперь вы меченая.
— Что будут думать обо мне в подразделении?
— Совсем не то, что им следовало бы, если бы ваши обглоданные кости принесло среди серфингов завтра утром.
— Это все еще возможно?
— Нет. Пока они больше не будут искать нас, а выждут, когда все уляжется. Потом Лабид обратится к своему хозяину, и когда-нибудь под покровом ночи он пошлет парочку экипажей, чтобы уничтожить нас. Они засекут координаты этой старой жестянки с помощью инфракрасного или обычного гидролокатора.
— Выходит, нет никакого смысла во всем том насилии и зле, которое мы навлекли на себя, поставив себя вне закона.
— Есть один очень важный смысл. Мы пока еще живы и в состоянии принимать решения, а это уже немало. И это, кстати, напоминает мне, что вы могли бы смотаться в камбуз и открыть пару банок консервов своими нежными пальчиками. И кофе. Сварите немного кофе.
Уже в который раз за эту ночь Анну Рилей пытались поставить в неловкое положение, но она не собиралась сдаваться.
— Почему я? Почему бы вам самому не сделать это?
— Разделение труда. Одни должны думать, другие — носить воду и рубить дрова. Идите и делайте, что вам говорят.
Шеврон закончил это таким тоном, что было совершенно очевидно: его не заботит, как он выглядит в глазах остальных.
Темнота скрывала ее лицо, и Шеврон не мог видеть его выражения, предупреждавшего, что счет предъявлен и что если бы в рубке нашлось немного толченого стекла, он несомненно получил бы его полную ложку в чашке с кофе. Ее голос был достаточно сдержан, но слова выражали готовность подчиниться.
— Хорошо, хорошо. Я всего лишь хотела только узнать. Дайте мне десять минут.
Когда она вышла, Закайо сказал:
— По-моему, она восприняла это достаточно хорошо. Слишком много свалилось на нее враз.
Затянувшееся молчание могло навести на мысль, что Шеврон сознавал свою излишнюю суровость.
— Я знаю. Ее просто тошнит от меня. Это хорошо. Это отвлечет ее от собственных переживаний. Каждому необходима какая-нибудь заинтересованность.
Как только Шеврон произнес это, он вдруг понял, что и его собственная заинтересованность имела место. Но не собственная выгода. Не было это и обидой на департамент или желанием доказать Вагенеру, что он полностью ошибался на его счет. В этом последнем он сам поступал не слишком хорошо. Кроме того, хождение вокруг да около только еще больше все запутывало.
Здесь было кое-что другое. Теперь он ясно осознавал какую-то, еще не совсем определенную угрозу для департамента. Была еще какая-то третья заинтересованная сторона, которой было необходимо, чтобы он молчал. Ему не составит труда распознать Лабида и регулярные силы безопасности, но, если поступит сообщение, что он действует один, на свой страх и риск, его схватят.
Кто бы это мог быть? Батиста и Массандра находились ближе всего, во Фритауне. Но, скорее всего, это будет кто-то другой, кого он никогда не встречал.
Шеврон стал размышлять вслух:
— Этот твой кузен. Кто о нем знает? Станут они искать тебя у него?
— Никто в подразделении не знает, босс. Только доктор знал. Но я уверен, он никому не говорил об этом. У него другая фамилия. Нет причин кому-либо связывать ее с моей.
— Это может быть опасно для него.
— Он обязан мне. Но здесь есть один момент.
— Что ты имеешь в виду?
— Как мы туда доберемся? Побережье освещено прожекторами на протяжении пяти километров. К тому же — очень сильный прибой. К причалу портового бассейна можно подойти только на яхте. Исключение составляет только порт в Такоради, и они наверняка будут охранять его.
— Я думаю, что тут можно сделать.
— Идите, все готово, — раздался голос Анны Рилей.
Она накрыла лампу колпаком и прикрыла жалюзи иллюминаторов. Каюту наполнял сильный аромат свежесваренного кофе, а на столе были разложены крекер, сыр, фрукты и немного ветчины. Новоиспеченный кок даже нашел время переодеться в элегантный женский халат из жемчужно-белого шелка с черной надписью «Лотос» поперек груди. Шеврон, когда хотел, мог быть по-китайски вежлив, но здесь она явно опередила его, выказывая утонченную любезность.
Что заслужено, то заслужено по праву.
— Отлично сработано, Рилей, — похвалил Шеврон. — Вы — украшение нашей медслужбы.
Анна разлила кофе, по чашкам, без труда сохраняя равновесие, словно прирожденный моряк. Затем она оставила их одних. Выйдя из круга света и прихватив с собой чашку, она села на край койки по правому борту.
Они ели в полном молчании. Девушка словно застыла на своей койке, что не укрылось от внимания Шеврона. Даже когда она двинулась, чтобы поставить чашку на стоящий рядом ящик, это было сделано как-то скованно. Четкие, экономные жесты, соответствующие ее мыслям. Она приподняла окапи, лежащее рядом на койке, и поставила его передние лапы к себе на колени.
Вне всяких сомнений — она думала о Полдано. Словно справляла свои собственные поминки, на которых не было места посторонним.
У Шеврона внезапно появилось сильное желание сделать ей больно, и он грубо бросил:
— Он мертв. Вы никогда не увидите его снова. Вам следует выбросить это из головы. Предоставьте мертвых мертвым. Кем он был — прообразом вашего отца?
— Это не умно. В этом даже нет здравого смысла. Всегда существовало человеческое родство. Я прекрасно понимаю, что он ушел навсегда, но скорбеть о близких тебе людях — очень важно. Если вам это незнакомо, то я могу только пожалеть того человека, чьи мысли заняты вами. Существует определенный цикл развития, со своим началом и своим концом. А в конце, как естественное завершение, тоска по прошлому. Если вы не пройдете это, то цикл будет не полным, и тогда у вас действительно возникнут проблемы.
— Это что — официальное заключение? Прямо не слезая с кушетки психоаналитика?
— Вы можете насмехаться, но это ничего не изменит в существующем порядке вещей.
— И как долго будет продолжаться это бдение? Когда мы можем надеяться завладеть вашим вниманием полностью?
