Нюра не ошибалась: таких девушек здесь было много, но если бы спросить Пояркова, кто из них самая лучшая… Впрочем, и так все ясно…
Рыжая кошка потерлась об ногу. Серафим Михайлович сделал маленький бутерброд.
— Иди, рыжая! — бросил ей и виновато улыбнулся. — Обожаю всякую тварь.
— Все хорошие люди любят животных.
— Вероятно. Но в меру, не забывая людей.
Зря Нюра сказала о хороших людях. Он мог бы принять это на свой счет, вроде комплимента. А она ничем не должна показывать, что Серафим Михайлович нравится ей, лучше подчеркивать равнодушие. Так будет спокойнее.
Кошка встала на задние лапы, как собачонка. В первый раз Нюра увидела, что кошка служит. Это было смешно. Поярков обрадовался, услышав Нюрин смех, старался изо всех сил, чтобы веселье это не угасло. Уговорил ее потанцевать. Потом заставил выпить глоток вина, потом другой, за успех испытаний, и Нюра не имела права отказаться.
Так прошел вечер — весело, непринужденно. Серафим Михайлович хотел проводить Нюру на такси, но она категорически отказалась.
— Поедемте автобусом, Серафим Михайлович. Мне так больше нравится.
И, сидя с ним рядом у окна, Нюра с ужасом вспоминала, что вела себя как легкомысленная девчонка, будто никогда не делала никаких ошибок, никого не любила и нет на свете Павла Ивановича.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как ни старался автор поменьше рассказывать о технике, все же пришлось уделить и ей внимание. А произошло это потому, что уважаемый конструктор «Униона» С.М. Поярков и не менее уважаемый инженер Б.З. Дерябин постоянно спорят. Споры у них, конечно, технические и принципиальные, они во многом определяют дальнейшее развитие событий. Но, к сожалению, тут же суетятся товарищи, к технике прямого отношения не имеющие. Оказывается, и они влияют на события.
Никогда еще сотрудники НИИАП не видели столько новейшей аппаратуры. Ее привезли из Москвы, Ленинграда, Новосибирска, кое-что было сделано на киевских заводах. Медоваров сожалел, что все это богатство заберут отсюда, как только «Унион» опустится на ракетодроме Ионосферного института, где начнутся основные испытания этой странной конструкции.
Медоваров видел в ней обычную летающую лабораторию, которую по прихоти Пояркова раздули до непомерных размеров. Американцы делали шары побольше. А главное — из полимеров. Вот это прогресс! Мы тоже кое-чего добились, но не всех к таким делам допускают.
— Везет же людям, — жаловался Толь Толич друзьям. — Сколько институтов для космоса работает! Сколько организовано специальных пунктов, чтобы вести наблюдения! А я у начальства чуть ли не в ногах валялся, просил и нам записать это дело в план. «Нет, говорят, профиль у вас не тот. Подождем реорганизации».
Единственно, что разрешили НИИАП, — это принять участие в установке приборов на экспериментальной конструкции «Унион» и оборудовать временный пункт контроля и управления. Работа внеплановая, не очень срочная. Можно доверить и такой организации, как НИИАП. Авось справятся.
Толь Толич обиделся, но возражать не стал. И то хлеб, особенно когда встал вопрос о реорганизации. За последнее время наверху стали поговаривать, что в НИИАП недостаточно занимаются работами, имеющими практическое значение. Сигнал серьезный.
И Медоваров с присущей ему активностью и многолетним опытом хозяйственника быстро переоборудовал конференц-зал НИИАП под пункт контроля и управления. Из зала вынесли все ряды кресел, поставили длинные столы с аппаратурой, подвели мощные кабели для питания радиостанций, повесили большой телевизионный экран и установили несколько телевизоров поменьше.
У стен, между окон, приютились всевозможные распределительные щиты, шкафы усилителей, ЭВМ. А потому Медоваров вынужден был распорядиться, чтобы сняли все диаграммы, портреты и плакаты, характеризующие научную и общественную жизнь НИИАП. Лишь один график остался — не поднялась рука снять его. Это «Рост квалификации сотрудников НИИАП». С момента организации этого высокочтимого учреждения квалификация научных сотрудников неуклонно поднималась вверх. Если десять лет тому назад в НИИАП было восемь кандидатов, то за последнее время при тех же штатных единицах квалификация сотрудников НИИАП возросла на четыреста процентов — новые кандидаты и аспиранты подняли кривую роста квалификации на недосягаемую высоту.
Под этой кривой скромненько указывалось, что в Научно-испытательном институте аэрологических приборов больше всего кандидатов медицинских наук, потом экономических, технических и прочих. Все это подкреплялось цифрами. И в самом конце: «Кандидатов педагогических наук — 1». Этой единицей был Анатолий Анатольевич Медоваров. Как это произошло, читатель узнает несколько позже, а сейчас вернемся к главному.
График, как уже было сказано, висел на стене, под ним стояла старинная с бронзовыми львами тумбочка, принесенная из кабинета Медоварова. А на тумбочке — аппарат, похожий на осциллограф, с большим прямоугольным экраном, разделенным на частые клетки.
В этой клетке за стеклом, как в террариуме, ползает голубая светящаяся змейка. Змейка показывает высоту, на которой сейчас находится «Унион».
Дерябин змейкой недоволен. Мало того, что в «Унионе» ни с того ни с сего перестали работать некоторые метеоприборы и телекамера, — начало испытаний вообще нельзя признать удачным. Конечно, неприятно, когда состояние атмосферы для тебя сейчас является загадкой. Ты не знаешь ни давления, ни влажности, ни ионизации воздуха, даже облаков не видишь, но все это пустяки, коли после перестройки диск оказался настолько перетяжеленным, что никак не может подняться до расчетной высоты. Надо признаться, что в сравнении с прежней конструкцией в диске появились новые отсеки с аппаратурой. Но ведь Борис Захарович сделал все возможное, чтобы уложиться в заданный вес.
Сейчас на экране высотомера линия не поднимается выше семисот метров, хотя при данном объеме диска он должен лететь на высоте примерно в тысячу метров. Подсознательно Борис Захарович чувствовал себя виновным, но за все должен отвечать главный конструктор Поярков, человек молодой и, по мнению Дерябина, излишне самоуверенный. Смело он перестроил диск, но, видно, нерасчетливо.
— Считать надо. Считать на линеечке, — раздраженно бормотал Борис Захарович, будто всерьез предполагая, что этим пренебрег Поярков.
Подойдя к другому радиовысотомеру, Дерябин неприязненно посмотрел на равнодушное, спокойное перышко. За ним тянулась линия высоты. Опять те же самые семьсот метров. Но самое удивительное, что Поярков спокоен. Сидит возле окна и покуривает.
