— К несчастью, на этом пункте мы пока вынуждены закончить, — ответил Салливан. — И было бы хорошо, если бы мы с вами пришли к общему заключению…
— Интересно было бы узнать к какому…
— Хорошо. Реакции вашего подсознания под воздействием специальных «психорастворяющих веществ» создали или вызвали у вас в мозгу некие специфические картины, соткали, так сказать, определенное полотно, записавшееся в ваших нейронах. Все там смешалось и приняло вид кошмара. Да, Милланд, речь идет просто о кошмаре… Только о кошмаре, и ни о чем другом… Вы пережили этот кошмар, понимаете?
— Нет, это невозможно.
— Почему?
— Остается Валери. Она все еще пленница «тихушников». Они используют ее.
— Любой из нас скажет вам, что спасти ее невозможно. Мы просто поддерживаем работу ее сердца, но не питаем на ее счет никаких иллюзий. Вы тоже потерпели неудачу, Милланд, и теперь для нее все кончено.
Я замер на своем стуле, ибо понял, что, должно быть, произошло что-то ужасное, чего я не понимаю. Но я вернулся к спору.
— Грейсон! Но ведь были же отпечатки… черные следы… обрывки плоти. Это стоило жизни мисс Фойл…
Он покачал головой, глядя на меня.
— Должен сообщить вам, Милланд, то, чего вы не знаете и мы не знали тоже. Вскрытие тела мисс Фойл показало, что у нее случился сердечный приступ. Шум, внезапный страх, нервное перенапряжение — вот причина. Так заявили медэксперты. Что касается следов и отпечатков, о которых вы говорите, то здесь я вынужден признать правоту профессора Эймса. Он считает, что все мы стали жертвами коллективной галлюцинации.
— Галлюцинации?
— Да. Этот дом был набит наркотическими веществами, вы знаете об этом, а такие вещи при вдыхании не проходят даром, вызывая определенный эффект. В восьми случаях из десяти возникают разного рода галлюцинации.
И я понял, что он всеми силами пытается убедить меня в том, что черное — белое. Убедить, даже пренебрегая правдой.
— Что касается аннигилятора звуков, то запомните, господин Милланд, и поймите…
— Я внимательно вас слушаю.
— Так вот, мы проэкспериментировали с ним еще четыре-пять раз в присутствии государственной комиссии, созданной для расследования. Мы не могли взять на себя ответственность за столь важный государственный секрет. Понимаете?
— И что же произошло?
— Ничего. Аппарат разрушал звуки в радиусе ста метров. В луче. Вот и все.
Он улыбнулся, потом добавил:
— И никаких потусторонних проявлений!
С этого момента я исподтишка стал наблюдать за доктором Салливаном. Он, склонясь над своим столом, играл обломками спичек. Одним движением карандаша провел на листе бумаги линию и развлекался тем, что переводил спички то на одну, то на другую сторону. Я знал эту игру. Нужно было перевезти на другой берег реки негров-людоедов и белых. Суть была в том, чтобы не оставлять большинство каннибалов с белыми. Их постоянно должно быть поровну.
Я оторвал взгляд от этой идиотской игры и посмотрел на Грейсона:
— Ну и что же стало с аппаратом?
— С аппаратом, который наделал столько шума, — шутливо подчеркнул он. Сначала им занялось ФБР. Эти люди стремились узнать, как Ватсон смог создать такую вещь. Впрочем, это было и не столь уж важно. Главное в том, что благодаря этому аппарату наша страна обладает теперь мощнейшим новым оружием.
Тут я побледнел.
— Я… я не понимаю…
— Все очень просто. Достаточно построить более мощный аннигилятор звуков и направить его на противника, как тот тут же лишится всех своих средств связи. Это «немое и глухое» оружие послужит мощным боевым средством для разгрома врага.
Я прямо подпрыгнул. Та же самая тактика! Боже!
Неужели они не понимают, что речь идет о тактике, которую ведут «властелины безмолвия», чтобы уничтожить наше человечество? Разве это непонятно?
— Грейсон, ради бога!.. Грейсон, послушайте меня, иначе мы пропали. Попытайтесь понять. Это просто ловушка… В день, когда мы пойдем на это…
Он прервал меня:
— Милланд, вы же прекрасно знаете, что у нас нет намерения использовать это оружие для агрессии против какой-нибудь страны. Но ведь мы сами не гарантированы от нападения.
— Я не об этом говорю вам. Вы ничего не поняли. Этот аппарат оружие…
— Это-то я вам и пытаюсь объяснить. И мы не имеем права уничтожить его. Постарайтесь понять. Не имеем, если хотим сохранить мир. Этот аппарат является козырным тузом в нашей игре…
— Грейсон, вы понимаете, что говорите?
Он пожал плечами.
— Для того чтобы выиграть партию, все способы хороши. Война тоже поставлена на кон в игре.
Я с ужасом посмотрел на него, а потом повернулся к Эймсу, все еще продолжавшему подбрасывать монетку.
Затем взглянул на Салливана, который что-то комбинировал со спичками.
Боже, чем они занимаются?
Глядя на них, я осознал всю глубину драмы, которая разворачивалась вокруг меня.
Игра! Они теперь думали только об игре. Я похолодел.
Я понял, что все произошло так же, как и с Ватсоном.
По психическому каналу Валери «тихушники», обладая гипнотической властью, овладели человеческими существами.
Действительность предстала передо мной во всей своей ужасающей наготе.
Сколько же людей стало слепой игрушкой ужасных существ из пятого измерения?
Я подумал о всех тех, кто работал с этой адской машиной, которая рано или поздно приведет человечество к гибели.
— Итак, Милланд, каково же ваше мнение?
Голос Грейсона подействовал на меня, как холодный душ. Я посмотрел на него, вытаращив глаза. У меня не хватало слов, чтобы убедить его… да существовали ли такие слова вообще?
— Грейсон, вы попались на крючок. Ваши мысли — уже совсем не ваши. Вы поражены телегипнотической мощью противников. Ради бога, подумайте, что вы делаете, ну напрягитесь же!
Салливан возмущенно выпрямился.
— Хватит, господин Милланд. Вы очень устали и нуждайтесь в отдыхе.
— Я призываю вас только понять, а вовсе не хочу спровоцировать ваш гнев.
— Это нелепо. Как вы осмеливаетесь? Кто пытается влиять на наши мысли?
— Я только сказал, что это не ваши мысли…
— Прошу вас прекратить свои разглагольствования. Хватит.
Тут Грейсон отеческим жестом положил мне руку на плечо.
— Ладно, Милланд, успокойтесь. Наш друг Салливан прав. Отдохните, а об остальном поговорим позже. Согласны?
Я ответил сразу:
— Нет, это бесполезно. Я и секунды не останусь здесь. Тем хуже для вас… Я займусь всем сам, один… но…
Салливан внимательно посмотрел на меня.
— Сожалею, — сказал он, — но вам еще слишком рано покидать эту клинику. Пока мы не можем предоставить вам свободу, Милланд…
