Владимир Яценко - Пленники зимы

Масло?

– Что?

– Вареники со сметаной или с маслом кушать будем?

– Карета… ты про карету давай…

– Значит, со сметаной.

Он достал из обоймы шкафчика две плоские пластиковые тарелки, выключил плиту, ловко отловил из кипятка вареники, залил сметаной и поставил на стол.

– Чай только смородиновый, идёт?

– Карета… – простонала Светлана.

– Карета? Ах, карета… Вытащил тебя из кареты вовремя, едва сам успел убраться: ствол своим весом продавил её до самой земли. Тут твой дядька со своими молодцами подоспел. Видят остатки кареты, четверых бугаёв с топорами, хозяйку свою в обмороке, морду мою исцарапанную… Сперва повесить хотел, потом, как ты в себя пришла, да наш Степан-старшой всю историю поведал, выпорол и отпустил. Ты – ешь, – напомнил он Светлане. – Вареники горячими хороши…

Он уже успел налить чай, нарезать и положить в стаканчики тонкие, исходящие соком дольки лимона.

– И всё? – разочарованно спросила Света.

– Больше ничего не заказывали, – Максим положил перед ней серебряную вилку, – сразу чувствуется, что настоящую, не мельхиоровую, – и присел рядом.

– Я про карету… – уточнила она, принимаясь за еду.

– Нет, конечно, – он стащил с головы платок и поправил волосы. – Мы встречаемся в каждой нашей жизни. Разные времена, разные обстоятельства… но последствия всегда одни и те же: порка вплоть до усекновения головы.

– Усекновения? – уточнила она.

– Ага, – подтвердил Максим. – Оно самое. Голова в одну сторону, остальное – в другую.

Они доели вареники и принялись за чай.

Было тепло, сухо, уютно. Но ни вопли воробьёв за окном, ни шум проходящих неподалеку машин не тревожили колдовство только что пережитого ими рассказа: в воздухе стойко держался аромат прелых листьев, смолы и хвои.

– Ты сумасшедший, да?

– Ненормальный, – поправил её Максим, подняв указательный палец. – Нормальные люди о своих прошлых жизнях не ведают. А у меня… – он махнул рукой. – Но в остальном – полный порядок. Если ни о чём не спрашивать, то от нормального не отличишь. Сбой в конструкции: дверь, которой положено быть наглухо задраенной, чуть приоткрыта. И что интересно: действующие лица, почти всегда одни и те же!

Она не сводила с него глаз, с наслаждением прихлёбывая из своего стаканчика.

– И каждый раз из-за меня "усекновение головы"? Почему же ты не бежишь? Не спасаешься?

– Потому что моё предназначение – спасти тебя, Света. Сосна ещё не упала…

– Это что же: ты – мой ангел-хранитель?

– Не так. Я – твой хранитель, а ты – мой ангел.

– Ангел – это посланец, вестник, – напомнила она. – Но у меня нет для тебя известий.

– Ты думаешь, этого мало? – он кивнул в сторону шкафа с компьютером.

На несколько минут повисло молчание. Они пили чай, прислушиваясь к своим ощущениям. Максим был доволен, что впервые удалось всё объяснить. Светлана чувствовала беспокойство от его непрошенного вторжения в её представления о жизни.

Наконец, она зябко повела плечом и спросила:

– И как тут у тебя убирается?

– Пластиковую посуду – в кулёк, и кладёшь его в контейнер под плитой. Вилки сполоснуть и протереть.

– И всё?

– Всё. Кастрюлю я сам уберу. Рулон с кульками на полке справа.

Она поднялась, убрала посуду и остановилась.

– Если это самолёт, то почему его траектория так точно воспроизводит контуры береговой линии? Он же может лететь напрямую…

– Скорее всего, координаты – это не точки на его маршруте, это точки, в которых были произведены замеры, – ответил Максим. – Но я, конечно, согласен, это не обязательно самолёт, возможно, судно.

– Но если это пароход, – продолжала она. – То как понять высоты? Может, они запускали зонды?

– Может, это не высоты, а глубины. Тогда или с судна спускали какой-то прибор, который что-то измерял…

– Или пароход превращается в подводную лодку, – подхватила Светлана. – Плавает у берегов Антарктиды и что-то измеряет на разных глубинах.

Максим достал из пакета пару влажных салфеток, одну подал Светлане, другой тщательно протёр себе руки.

– Продолжаем продолжать, – использованные салфетки присоединились к одноразовой посуде в кульке для мусора, а Максим развернул рабочее место и запустил компьютер. – Теперь бы понять, что они там измеряли…

Светлана присела рядом, вглядываясь в сообщения стартующих программ на экране монитора.

"Ни тебе "спасибо", – с лёгкой грустью подумал Максим. – Ни тебе "как вкусно"…

– Есть ещё одна проблема, – сказал он. – Насколько чисто была снята информация с компьютера Дениса? Подводная лодка у берегов Антарктиды – это дорогое предприятие. За этим стоят очень серьёзные люди. И то, что проколовшийся исполнитель предпочёл смерть разбирательствам с этими людьми, подтверждает мои опасения.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Похоже, что сосна дрогнула, малышка.

– Тебе нравится пугать людей? Несёшь всякую чушь, так что плакать хочется…

Внезапно в шкафу, на специальной полочке, проснулся, замурлыкал телефон.

Он взял трубку:

– Максим, – послышался далёкий голос. – Это Люба… Николаша сказал, что ты ему должен…

– Да, конечно, пятьдесят долларов.

– Максим, через час автобус на Балту отходит, водитель Миша, передай ему денежки, а я тут встречу…

– Люба, что за суета? – он почувствовал раздражение. – Я завтра-послезавтра у вас буду. А что сам Николай? Он соевую корову законсервировал? И после промывки чтоб смазать не забыл… Дай-ка ему трубку.

– Коля на льду упал, сильно расшибся, ногу сломал. А хирург такие лекарства выписал, что мы и в эти пятьдесят долларов не уложимся…

– Какого чёрта твой сарай такой чистый?

В его голосе – раздражение. Показное, конечно. Он прилип к окну и смотрит вниз, где тремя этажами ниже, на грузовом дворе института, стоит в гордом одиночестве мой КАМАЗ. В одиночестве – потому что суббота, выходной. В гордом – потому что "какой хозяин – такой и машина"…

– Мой свою машину, и у тебя она тоже чистой будет, – отвечаю так, от скуки. Нет у него никакой машины. И никогда не было. – Ты мне зубы не заговаривай. Слово солдата – больше не золотое слово. Деньги взял? Где работа?

– Да ладно тебе. Чепуха ведь осталась. Посиди, отдохни. Сколько тебя помню, всё куда-то несёшься, торопишься…

– Это потому что такие как ты слово не держат!

– На таких как я мир держится. Если нас ещё и словами пригрузить, рухнет всё.

Рухнуть, конечно, не рухнет, а вот то, что на них мир держится, это точно. Не на ком ему больше держаться.

С детства тормошил я Димку: давай, мол, впереди только одно место – первое, побежали. А он мне в ответ: "Ничего подобного, там каждому своё место отмеряно.