— Довольно жестоко по отношению к прошлому, — заметил я.
— Не так уж жестоко, если исходить из того, что все, что им суждено было сделать, уже произошло… Черт! Английский язык совершенно не подходит для объяснения таких парадоксов. Ты еще должен понять, что они не распыляются на всяких мелких жуликов. Человек должен действительно совершить какое-то ужасное преступление, чтобы его изгнали в прошлое. А ты же знаешь, что опасность преступления для общества зависит от того времени, в которое оно совершается. Убийство, пиратство, предательство, ересь, распространение наркотиков, рабство, патриотизм… Все это в разные эпохи наказывалось смертной казнью, в некоторые времена к ним было более снисходительное отношение, а кое-когда вообще считалось добродетелью. Вспомни историю!
Я несколько минут наблюдал за ним, думая про себя о том, насколько глубоки морщины, испещрившие его лицо. Наверное, он много пережил в своей жизни, если судить по обильной седине, совсем не соответствующей его возрасту.
— Хорошо, — наконец сказал я. — Согласен. Но, разве человек из будущего, имея в своем багаже такие знания…
— Какие знания? — перебил он меня и со стуком поставил свой стакан на подлокотник кресла. — Подумай! Ты что, знаешь язык вавилонян? Сможешь ли ты определить, какая династия правит в стране? Как долго она продержится? Кто ее сменит? Каким законам ты должен подчиняться и какие обычаи соблюдать?
Можно, наверное, еще как-то помнить, что Вавилон захватят еще какие-нибудь ассирийцы или персы, или вообще черт знает кто, и будет грандиозное опустошение! Но когда? Каким образом это произойдет? Будет ли пограничная стычка незначительным конфликтом, или она приведет к войне не на жизнь, а на смерть? Кто победит в этой войне? Какими будут условия мирного договора?.. Конечно, есть в мире двадцать-тридцать человек, которые могут ответить на эти вопросы, не раскрывая учебника. Но ты же не один из них! Тебе даже учебника такого не дадут, уж будь уверен.
— Как только я мало-мальски выучу язык, — медленно произнес я, — я тут же пойду к ближайшему храму и скажу жрецу, что умею делать… м-м-м… фейерверк!
В смехе Майкла слышалась откровенная издевка:
— Каким образом? Гы что, забыл, что ты в Вавилоне? Где ты возьмешь серу и селитру? Но даже если ты и убедишь жреца, и он достанет тебе все необходимое, то как ты изготовишь порох, который бы искрился, но не взрывался? К твоему сведению, это целое искусство… Короче говоря попади ты в прошлое, тебе пришлось бы либо драить палубу какой-нибудь галеры, либо с утра до вечера гнуть спину на плантации. Ну, как тебе подобные перспективы?
— Все верно, — согласился я.
— Они очень продуманно выбирают столетие, — Майкл подозрительно оглянулся на окно. Звезд с того места, где мы сидели, видно не было. Огонь в камине начал постепенно затухать. За окном стояла непроглядная мгла.
— Когда человека приговаривают к забвению, собираются все эксперты по разным эпохам и сообща решают, какая эпоха наиболее всего подходит для приговоренного. Ты только на мгновение представь себе, что должен пережить привередливый интеллектуал, попади он в эпоху Гомера! Да это же будет для него сплошным кошмаром! Но жестокий грубиян там прекрасно приживется и, в конце концов, падет на поле брани как прославленный воин. Это, как ты знаешь, наиболее вероятный исход для мужчин того времени. Так вот, чем опаснее преступник, тем суровее эпоха, в которую его отправляют. И там он должен перенести все трудности, испытания, опасности, ностальгию. Боже! — внезапно воскликнул Майкл, — Самое страшное — это ностальгия!
По мере того, как он продолжал свой рассказ, лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Желая его немного успокоить, я заметил:
— Но, наверное, осужденному делается прививка какой-нибудь вакцины от всех древних болезней? Поступить иначе — значит, обречь его на верную смерть.
— Да, вакцина! — Майкл внезапно хрипло расхохотался — Она до сих пор действует в крови одного из изгоев! Представь — его забросили ночью в безлюдное место, машина времени тут же исчезла, и он остался один. Совершенно один, отрезанный от своего времени, от своей прошлой жизни! Все, что он знает — это то, что ему выбрала эпоху… ну, в общем, с характеристиками, которые полностью соответствуют его преступлению…
Черты лица Майкла вновь затвердели, в комнате воцарилась гробовая тишина. Казалось, что все звуки застыли в воздухе. Было лишь слышно, как тикают часы на каминной полке. Машинально взглянув на них, я отметил, что ночь подходит к концу и скоро рассветет.
— Какое же преступление ты совершил? — спросил я.
— А какое это имеет значение? — безучастно ответил он. Мой вопрос, казалось, его нисколько не шокировал. — Я же тебе уже говорил, что то, что считается преступлением в одну эпоху, легко сходит за героизм в другую. Если бы у меня получилось то, что я задумал, то все последующие поколения превозносили бы мою память, мое имя стало бы легендой! Но у меня ничего не вышло.
— И все-таки, ты, наверное, причинил боль многим людям. Наверное, все человечество будущего ненавидело тебя.
— Наверное, — согласился он и через минуту продолжил: — Но все, о чем я тебе рассказал — лишь моя фантазия, не более того. И рассказал я все это лишь для того, чтобы убить время. Запомни это.
— Я это знаю. А сейчас я просто подыгрываю тебе, — улыбнувшись ответил я.
Напряжение в комнате немного спало. Майкл расслабился и, вытянув свои длинные йоги по ковру, начал поуютнее устраиваться в кресле. Потом он внезапно спросил:
— А как тебе удалось установить, что я якобы совершил очень страшное преступление?
— Твое прошлое. Уже здесь, в нашем времени. Когда и где тебя высадили?
— В августе 1939 года недалеко от Варшавы, — произнес он таким замогильным голосом, какого я не слышал ни разу в своей жизни ни от кого.
— Не думаю, что тебе очень хочется рассказывать о военных годах.
— Ты прав.
Тем не менее, собрав всю свою решимость, он начал свой рассказ именно с этого периоде:
— Они просчитались. Неразбериха, которая возникла при немецком наступлении, позволила мне сбежать из полицейского участка. Правда, прямиком оттуда я попал в концлагерь. Постепенно я начал разбираться в сложившейся ситуации. Конечно, я ничего не мог предусмотреть, опираясь на исторические сведения, — это по плечу лишь нашим историкам или тем, кто всерьез интересуется подобными вещами. Я вступил добровольцем в немецкую армию, но вскоре понял, что войну они проиграют. Тогда я перешел линию фронта и, попав к американцам, выложил им все, что мог разузнать за время службы у немцев. Так я стал работать на американскую разведку. Рискованно, конечно, есть немало шансов на такой службе схлопотать пулю. Но, как видишь, — все обошлось. Меня пронесло. Я закончил войну, имея много друзей, которые потом помогли мне перебраться сюда. Ну, а все остальное — лишь следствие моего прошлого.
