– Видишь ли, это не столько лечебница, сколько лаборатория для ее изучения.
– Кого ее?
– Лауры, эта лаборатория создавалась мною долгие годы только для того, чтобы хотя бы немного ее понять, – он улыбнулся.
– Ты, наверное, ничего не понимаешь, да?
Говард покопался в нижнем отделе препаратного столика и достал оттуда пачку сигарет.
– Можешь уже закурить, я все сейчас тебе объясню, обещаю, через несколько минут тебе все станет предельно ясно.
– Ну что ж, просвещай меня, – я взял в руки сигарету, облокотился на кожаный твердый подголовник и приготовился к судя по всему удивительнейшему рассказу. А Говард в это время прокашлялся и, поправив очки, начал свое повествование.
А начал он его довольно-таки издалека. Оказалось, что в шесть лет он был мне почти соседом. Мы жили на одной улице в порту, и у нас даже были общие знакомые. В детстве Говард был болезненным ребенком, страдал частыми приступами астмы, поэтому гулял редко. Воспитывался он в семье военного, капрала Дейни Говарда-старшего, в собственности которого была даже недвижимость, выданная государством за заслуги, включающая в себя однокомнатную бетонную коробку с худой крышей и маленький полуразвалившийся сарай. Говард был младшим ребенком в семье, а посему именно он отвечал за содержание порядка и чистоты в доме. Матери своей он не знал, старший его брат, Дейни, съехал из отчего дома на тот момент уже как год назад и уже самостоятельно обеспечивал свое проживание, работая в супермаркете неподалеку. Практически каждый день Дейни, любимый старший сын, приезжал в гости, прихватив с собой несколько бутылок бренди, под любым предлогом и по любому поводу. Через несколько лет Саймон Дейни Говард-старший умер, оставив Дейни в наследство лачугу и лишив младшего сына крыши над головой. Брат выдворил его практически сразу, и ему ничего не оставалось, кроме как пойти добывать себе малейшие крохи на жизнь самостоятельно. С двенадцати лет Говард-младший уже наравне со старшими вкалывал по десять часов на одном из угледобывающих заводов в промышленном районе. Да и к тому же уже научился курить и сворачивать качественные самокрутки, почему и считался незаменимым членом каждого состава бурильщиков и шахтеров. В двадцать он стал старшим работником смены, но работал наравне со всеми, хоть и вернулись астматическая отдышка и кашель. К тридцати он все чаще стал болеть, а в тридцать пять, четвертого июля, сидя за телевизором в своей съемной квартире, первый раз прокашлялся с кровью. Через несколько месяцев это произошло на глазах у босса, и начальство наскоро выписало ему путевку в близлежащие районы Тибета в составе геологической группы поправить здоровье. Сразу можно упомянуть то, что влажный воздух и горные вершины на пользу ему не пошли. Говард чах, как свеча, с каждым днем все быстрее и быстрее. Событие, изменившее его жизнь, произошло, когда его, умирающего, бросили на произвол судьбы в заброшенном храме на краю деревни, потому что он задерживал всю экспедицию. В ту ночь, когда они ушли, начался сильный дождь, а к утру он уже не мог пошевелиться, началась лихорадка, и вот тогда в его жизнь вмешалась Лаура. Она взяла с него обещание привезти ее в большой мир, где у нее будет семья, и принялась его выхаживать. Через несколько дней ему стало легче, и вот тогда они двинулись в путь. Сначала он хотел оставить ее в первой же деревне, но когда они туда вошли, началось настоящее безумие! Мужчины похватали топоры, а женщины с диким воем бросали детей и бежали прочь из деревни. Они называли ее «Рахши», что в переводе с местного диалекта означает «чума». Другие падали перед ней на колени, эти звали ее «Асурой» – «богиней». После этого я не рискнул ее там оставить. И привез ее сюда. На этом его недлинный, но познавательный рассказ подошел к концу, а мое внимание привлекла небольшого размера резная деревянная баночка, наполненная черной слизью, пронизанной золотыми нитями.
– Что это такое? – я мазнул пальцем по внутренней кромке банки. Слизь, попавшая на палец, высохла, оставив только золотые нити. Говард подскочил, как обезумевший, схватил банку и прижал ее к себе:
– Это то, благодаря чему ты до сих пор жив, мы с тобой до сих пор живы. Это кровь асуры. Она любезно с тобой поделилась, и мне кажется, ты должен быть ей благодарен за это. Он посмотрел на часы:
– Боже мой, половина четвертого! Мы с тобой немного заболтались, уже пора наверх. Тебе нужно отдохнуть и набраться сил, я проведаю тебя вечером.
Он помог мне подняться с кушетки, и я, нелепо ковыляя после наркоза, пошел вверх по лестнице к своей комнате.
С того момента прошли долгих два месяца, я почти все время проводил в парке или на побережье, часто играл с Лаурой и уже давно забыл то ощущение, которое она вызвала у меня при первой встрече. Я читал ей книги, особенно она любила сказки братьев Гримм, и их я перечитывал ей не один десяток раз, а в обмен она рассказывала мне о себе очень много интересных фактов. Например, то, что все, что нас окружало, принадлежит не Говарду, а ей. Или что ее кровь может быть как лекарством, так и ядом, поэтому всех ей лечить не получится, да и к тому же это может вызвать целый ряд неизвестных побочных эффектов. Что у нее никогда не было семьи. Что она знает все, что происходило или произойдет, и не раз удивляла меня, когда пересказывала мне вслух мои же мысли. Глаза ее часто меняли оттенок по настроению, и это было, наверное, наиболее удивительным из всего, что я видел. А однажды, засыпая, она назвала меня папой, что оставило в моей памяти неизгладимый отпечаток доброты и тепла, но я также видел, что с ней что– то происходило, что-то было не так, и ни я, ни Говард этого объяснить не могли. На улице холодало, время поздней осени подходило к концу, плавно переходя в зиму. С первым снегом я проснулся на удивление рано. Через плотные жалюзи пробирались первые лучи света, а окно снаружи за ночь практически полностью покрылось инеем. По обыкновению потянувшись, я открыл глаза и увидел сидящую на краю своей кровати Лауру. Она явно была чем-то взволнована, хотя сейчас я и не мог сказать, чем. Ее руки дрожали, глаза были заплаканы и растерты, на моем одеяле лежали ключи от машины Говарда.
– Уходи, – она отвернулась и сейчас была похожа на простую, чем-то сильно обиженную девочку.
– Лаура, что происходит?
– Так нужно. Просто нужно, чтоб ты ушел. Сейчас. Пожалуйста, уходи! – она, всхлипывая, выбежала из комнаты, прикрывая лицо ладонями. Я наспех оделся и тоже вышел из комнаты, снаружи стояло человек пять санитаров.
– Вы за мной? – спросил я, увидев, что их шумный диалог прервался, и пять пар настороженных глаз изучающе впились в меня.
