Между тем в Южной Америке, в Парагвае, подошел к трагической развязке проект ордена иезуитов по приобщению к цивилизации индейцев-гуарани. Успехи "Государства иезуитов" были столь ошеломляющи (всеобщая грамотность и переход к мануфактурному производству, при достаточно бережном сохранении общинной структуры индейского социума), что окружающие "цивилизованные народы", испанцы с португальцами, почли необходимым быстренько стереть ластиком с мировой карты этот обижающий их исторический феномен - истребив примерно треть тамошнего населения и вернув уцелевших в более приличествующее им первобытное состояние. "Парагвайский эксперимент", вкупе с не менее впечатляющими успехами иезуитов по части организации в самОй Европе системы элитного образования и "социальных лифтов", практически неподконтрольных местным властям, переполнил чашу терпения католических монархов. Испанский король Карл III обошелся с иезуитами примерно как некогда Филипп Красивый - с тамплиерами: в один прекрасный день, согласно его указу-"Прагматике", по всей Империи иезуиты разом были взяты под стражу, а их вкусненькая собственность, на фантастическую сумму 71 483 917 серебряных песо, конфискована; жечь, правда, никого не стали - на дворе всё-таки не XIV век, а просвещенный XVIII - ограничившись изгнанием из страны; ну, а что при этом из 2260 членов и послушников Ордена, арестованных в Новом Свете и препровождаемых в метрополию, больше сотни до Кадиса не дожили - так это ж вам, чай, не морской круиз... Пример Карла вдохновил королей Франции, Португалии и Неаполя, причем в Португалии всё прошло не в пример жестче, чем по относительно вегетарианскому "испанскому варианту": большинство здешних иезуитов оказалось в тюрьмах, где иные из них провели по восемнадцать лет, до смены режима. Через небольшое время под давлением тех монархов Папа Климент XIV запретил Орден, а генерал его Лоренцо Риччи окончил жизнь в подземельях римского замка Сан-Анджело.
За изъятием некатолических Пруссии и России, где Фридрих Великий и Екатерина Великая иезуитов не только не тронули, но и всячески обласкали (в пику Святому Престолу), деятельность запрещенного Ордена продолжилась лишь в Новой Испании, которой управлял дальновидный, энергичный и вообще много себе позволявший вице-король Эмилио Мола, близкий друг и родственник всесильного королевского министра-реформатора Флоридабланка. Получив от последнего инсайдерскую информацию о грядущем королевском указе, Мола немедля провел в Мехико секретную встречу с тамошним викарием Ордена и представителем Русско-Американской Компании, так что ко "времени Ч", когда настала пора "вскрыть красный конверт", все мексиканские иезуиты уже находились вне пределов вице-королевства - в русской Калифорнии.
Важная деталь: королевская "Прагматика" строжайше предписывала подданным хранить молчание по поводу изгнания иезуитов, а любые публичные высказывания на сей предмет - неважно, "за" или "против" - трактовала как государственную измену (мудро предвосхищая, к примеру, попытки любителей арифметики обсудить результаты деления "уголком" многозначного числа 71 483 917); под страхом суровых наказаний запрещалась испанцам и всякая переписка с изгнанниками. Эти обстоятельства позволяли членам Ордена, оказавшимся в момент провозглашения "Прагматики" в Калифорнии, оставаться в формальном неведении о содержании указа, и в частности - того его пункта, согласно которому изгнанные иезуиты в будущем могли, при условии выхода из Ордена, вернуться в испанские владения - однако без права заниматься там церковной и преподавательской деятельностью. Это "неведение" было весьма важно для вице-короля, который рисковал своей карьерой (а то и свободой) из соображений никак не сентиментальных, а вполне прагматических - планируя использовать возможности изгнанников на благо вверенной ему провинции. Когда Орден вскоре был - как и ожидалось - запрещен Папой, настала пора привести в действие план, разработанный на том тайном совещании в Мехико.
К тому времени Испанская корона перешла к политике привлечения иноплеменных иммигрантов: даже в Метрополии, в пустынных засушливых предгорьях Сьерра-Морена, появились поселения германских колонистов-трудоголиков. Поэтому никого особо не удивило, что и в Техасе объявились во множестве законтрактованные вице-королем калифорнийцы - служащие Русско-Американской Компании, получившие от него задание поднять миссионерскую работу среди индейцев "до Парагвайского уровня"; болтали, правда, вполголоса, будто многие из тех compaЯeros и без того были связаны прежде с пресловутым Орденом Иисуса - но ведь Ордена того вообще больше не существует, разве не так? Надобно заметить, что Компания провела для вице-короля титаническую работу, собирая по всему миру уцелевших бойцов той разбитой армии, в том числе и ветеранов настоящего Парагвайского проекта (правда, и плата была царской: полностью укомплектованные европейской профессурой Университет о трех факультетах - медицинский, инженерный и математический - плюс три колледжа, в каждый из городов Колонии). Однако для разработанного Молой плана колонизации земель за Рио-Гранде (кстати, претенциозное название оного "Стальной кулак в бархатной перчатке" в действительности было выдумано вовсе не им, а позднейшими историографами), требовались не только миссионеры, но и бойцы.
Тем временем за тремя морями от Техаса - Атлантикой, Средиземным и Черным - разыгралась драма, в чем-то схожая с печальной историей иезуитов. Там императрица Екатерина издала манифест об уничтожении Запорожской Сечи, "со истреблением на будущее время и самого названия Запорожских казаков". Два с лишним века казаки то более, то менее успешно обороняли рубежи православных земель по Днепру от басурман и ляхов (постоянно вступая во временные альянсы то с теми, то с другими); когда же Российская империя, прочно утвердившись на Украине и покорив Крымское ханство, приступила к хозяйственному освоению северного Причерноморья, существование тут своевольной "флибустьерской республики" было сочтено "невместным"... А поскольку с остальных казачьих окраин Империи - с Дона и Урала - тоже уже отчетливо тянуло гарью, в одно прекрасное утро запорожцы обнаружили себя окруженными армией генерала Текели, с уже изготовившейся к бою артиллерией. Деморализованные таким вероломством недавнего союзника, казаки сложили оружие, Текели конфисковал казну и архив Сечи, уничтожил все ее укрепления и убыл получать орден за бескровную победу, объявив напоследок, что все желающие могут завербоваться на службу в регулярную Российскую армию. Таких нашлось немного, да и те вскоре пожалели о своем решении; большая же часть запорожцев колебалась, склоняясь то ли уйти за Дунай, в туретчину (по примеру некрасовцев), то ли вообще "запалить всё с четырех концов" (по примеру Пугачева). Десять тысяч озлобленных вояк, которым, в общем-то, нечего терять, грозили стать долгоиграющей головной болью губернатора Новороссии Григория Потемкина; однако сам Грицько Нечеса (нареченный так казаками в прошлую войну за свой пышный парик) пользовался среди той вольницы достаточным авторитетом, чтобы его предложение было выслушано со вниманием: "Чем за Дунай уходить, к басурманам, езжайте-ка вы лучше, козаки, за море, в Америку! Там король Гишпанский жалует вас землями, охотными да рыбными промыслами и огневым боем казенным за порубежную службу!.."
