— Стасик, черт с ними, с юными маньяками. Я о тебе. Ты же превосходно умел идти на компромисс с истиной. Когда жизнь требовала. Заметь: я не говорю — против истины. Но на компромисс.
— Мне стыдно.
— И давно?
— Какая разница! Главное — стыдно. Я больше не буду.
— Не ломай комедию, ты не ребенок. Я серьезно. Ты что, решил вступить в ряды борцов за правду?
— Мне надоело непрерывно врать, птица. Театр для себя… Если хочешь, я устал.
— С каких пор, железный Стасик?
— Я не железный. Я гуттаперчевый. Это меня и губит. А так хочется быть железным! Как, знаешь, что? Как мой «жигуленок».
— Наташка сказала, что он сильно помят.
— Зато он летал, птица. И еще чуть-чуть плавал.
— Позавидовал «жигуленку»?
— В некоторой степени.
— Стасик, ты псих!
— Психи — люди вольные, бесконтрольные! Вот выправлю себе справку — и лови меня!.. Да, кстати, ты куда сейчас?
— Домой. Потом в театр. У меня «Ковалева из провинции».
— Оставь ключик.
— Ради бога! Но прости за наглость: как твоя Кошка сочетается с любовью к правде? Это театр для кого?
— Ах, птица ты моя мыслящая! Спасибо за информацию к размышлению. Я пораскину тем, что осталось у меня после полета над Москвой.
— Что осталось, то сдвинулось, — сказала Ленка вставая. — Ключ будет в почтовом ящике, как всегда. Чао!.. Да, тебя подвезти?
— Я теперь пешеход. Или не знала?
— Наталья сказала, но я, честно, не очень поверила. Надолго хватит?
— Посмотрим, — Стасик все сидел за пластиковым столом, снизу вверх глядел на Ленку хитрым голубым глазом, второй по обыкновению сощурил: утверждал, что так, в полтора глаза, ему собеседник понятнее.
И Ленка вдруг спросила:
— Стасик, а ты не притворяешься?
— В чем?
— Да во всем. В пешеходстве, в правдолюбии, в рыцарстве своем малиновом.
— Не понял.
— А ты подумай. — В голосе Ленки, до того озабоченном, вдруг зазвучала нахальная насмешка, будто что-то поняла Ленка, до чего-то додумалась, до чего-то, никому неведомого, и легко ей стало, легко и весело. — И я подумаю. Еще раз чао! — И постучала каблучками по линолеуму, скрылась в телелабиринте.
— Какао, — ответил Стасик в никуда, помолчал, потом серьезно сказал себе: — Я подумаю…
Из автомата внизу он позвонил Кошке и договорился встретиться у Ленки в пять часов. Кошка, правда, спросила:
— Ты за мной не заедешь?
— Не на чем.
— Что случилось?
— Леденящая душу история. Встретимся — доложу. И отправился, как некогда писали стилисты-новеллисты, утюжить московские улицы.
Кто-то умный сказал: литература не может копировать жизнь. Литература отражает ее, но и дополняет; так сказать, реставрируя, обогащает. Придуманное ярче увиденного…
Наверно, это верно, простите за идиотский каламбур. Но что делать прозаику, если его герой вдруг попадает в абсолютно банальную ситуацию? Описывать — стыдно, коллеги по жанру упрекнут в отсутствии фантазии. Не описывать — нельзя, поскольку ситуация здорово «работает» на характер героя… Альтернатива ясна: описать, но как можно короче, буквально в несколько абзацев, как недавно, историю с подъемом из воды политовского «жигуля».
Было так. Шел Стасик в элегантных — сухих! — мокасинах по Красноармейской улице, засунув руки в тесные карманы вельветовых штанов, расстегнув до пупа рубашонку — по причине африканской жары чуть ли, как и Политов, не сошедшего с ума сентября. Шел он себе, насвистывал мелодийку из репертуара ансамбля «Дюран, Дюран», ни о чем не помышлял — весь в ожидании встречи с Кошкой — и вдруг в районе аптеки узрел двух юных граждан, возможно, тех, кто спрашивал у телеманан совета, как стать актером. Два будущих созидателя общества, похоже, ровесники Ксюхи или чуть помладше, выясняли отношения с девушкой того же возраста, выясняли громко, не обращая внимания на публику, и малоцензурные выражения сильно покоробили поющую в данный момент душу Стасика.
Претензии к подруге звучали примерно так:
— Что ж ты, трам-та-ра-рам-пам-пам, ушла вчера с этим та-ра-ри-ра-ру-ра-ра, повидла гадкая?
И вроде бы даже собирались врезать изменившей подруге в район глаза.
А народ шел мимо и делал вид, что эти трое из народа вышли, как поется в старой хорошей песне, и уже не имеют к нему никакого отношения. А посему любое вмешательство извне алогично.
А Стасик так не считал. Сегодня. Еще вчера он тоже прошел бы мимо, не задев молодежь отцовским советом, а вернее, даже проехал бы, не заметив конфликта, по причине высокой скорости отечественных легковых автомобилей. Но, повторяем, сегодня его что-то подтолкнуло к компании, и он, вынув на всякий случай руки из тесных карманов вельветовых штанов, сказал именно по-отечески:
— Поспокойнее нельзя, сынки? Люди кругом, дети… Вроде он не за девушку беспокоился, вроде он за окружающих детей волновался, за их несформировавшийся лексикон.
— Вали отсюда, старый! — на миг обернувшись, бросил Стасику один из ребяточек.
И определение «старый» весьма покоробило обидчивого Стасика.
Он резко взял парнишек за шиворота ковбойских рубашек — на первый взгляд фирмы «Рэнглер»: не слабо одевались мальчики! — рванул на себя и резко сдвинул их крепкие лбы. Лбы стукнулись, как бильярдные шары, издав звонкий костяной звук. Парням, этого не ожидающим, стало больно, и один, извернувшись, ухитрился вмазать Стасику по скуле. Мухи не обидевший Стасик, не любящий вмешиваться в уличные конфликты, наблюдающий жизнь из окна личного авто, вдруг оказался в ее гуще и понял, что там, в гуще, тесно, там иногда даже бьют…
И от всей души, до сих пор поющей нечто из репертуара ансамбля «Дюран, Дюран», Стасик рубанул парням ребром ладони по мощным шеям, рубанул по очереди, но практически не задержавшись, а ладошка у Стасика, отметим, была хорошо набита долгими тренировками.
Шеи не выдержали…
Чтоб не утомлять читателей подробностями уличного боевика, быстренько закруглимся. Невесть откуда взялась желто-синяя машина ПМГ, из оной неторопливо вышли трое в серых… чуть было по традиции не написал «шинелях», но вовремя вспомнил о температуре по Цельсию… рубашках с погонами, Стасик немедленно «слинял», избегая контакта с органами власти по одной причине: мог из-за протокольных подробностей опоздать к Кошке…
…Итак, как герой стихотворения С. Я. Маршака («ищут пожарные, ищет милиция»), Стасик покинул поле битвы, остался неизвестным и лишь поймал на прощание томный взгляд, многообещающий, зазывный промельк глаз спасенной им незнакомки, которая тоже быстро сбежала с места происшествия: в ее планы явно не входило общение с передвижной милицейской группой, тут они со Стасиком были едины.
