А тот, в свою очередь, глянув в бездонные Иринины глаза, спросил ехидно:
— Что же вы в таком виде по городу разгуливаете?
— В каком? — удивилась Ирина, глянула на свои голые ноги и хитро улыбнулась:— Так ведь сейчас мода такая! Вы что, майор, на улице ни на кого не смотрите? Или по уставу не положено?
Майор немного смутился, но всё же продолжил начатую тему разговора:
— Не юли, Самойлова! Ты знаешь, о чём я, — и он ладонью показал под стол: — Под низ-то что-то надевать нужно.
— Ну, если ваша жена старомодна, — обиделась на это Ирина, — и трусы до самых колен носит, так пусть и носит. А мне жарко!
Шея майора побагровела. Жестом руки он приказал Ирине замолчать. Но голос он всё-таки усмирил и устало, без эмоций сказал:
— Оставьте ваш спектакль для них, — кивнул в сторону торговцев майор, — я же знаю, догадываюсь, как отвратительна ваша роль. Однако вы её хорошо сыграли… Сержант! Оформляйте протокол, и женщина может быть свободна. — Купряшкин встал из-за стола и направился к двери.
Торговцы возмущённо загалдели.
— В чём дело?! — строго спросил их майор. — У вас появились какие-нибудь улики? Нет. То-то же! Да, чуть не забыл. Самойлова, что у вас в сумочке?
Ирина подошла к столу, щёлкнула латунной застёжкой и вытряхнула перед сержантом содержимое сумочки.
Одно яблоко не удержалось на столешнице и откатилось к двери, где в эту минуту стоял майор. Ирина хотела было поднять его, Купряшкин предупредительно сорвался с места, чуть опередив её, поднял яблоко и положил на стол.
Потом он повернулся к южанам и спросил:
— Ну, а вора-то хотя бы кто видел?
— Никто не видел! — в один голос ответили торговцы.
— Ну что же, — усмехнулся Купряшкин, — если сообщника не видели и денег в сумочке подозреваемой нет, и вообще нет каких-либо улик, если не считать, что она без трусиков ходит, то задерживать её не имеем права. Подписывайте протокол и освобождайте помещение.
Ирина быстро собрала рассыпанные по столу вещи в сумочку, послала воздушный поцелуй «торговцам урюком» и грациозно вышла из комнаты милиции.
Купряшкин проводил её взглядом и сказал сержанту:
— Попробуй свидетелей найти, — но тут же махнул рукой и добавил: — Хотя в настоящее время ни одного дурака не найти, чтобы в свидетели навязался. Если и видел, как татарин скажет: «Моя задом стоял». А всё-таки попытайся. Поищи свидетелей. Может, кто-нибудь что-нибудь да видел? — и вышел, нервно дёрнув правым плечом.
«Эх! Людей в УГРО не хватает! — думал про себя майор, усаживаясь в старый милицейский „уазик“. — Неплохо бы было за этой красавицей понаблюдать. Ведь нутром чувствую, что замешана эта красавица в краже денег у этих ублюдков! — и он сверкнул глазами в сторону „торговцев урюком“, которые толпились у дверей. — Хотя и не жалко мне их, но ведь настрочат сейчас заявленьице, а разбираться и искать вора мне. Да, — глубоко вздохнул майор, — хорошо бы к ней на какое-то время сыскаря поставить. Но как объяснишь начальству, зачем это понадобилось? Без всяких на то улик. Что она в жару без трусиков ходит, это не аргумент. Засмеют. Скажут, что скоро половина баб российских не только в жару, а и в холод без трусов ходить будут. Потому что им купить их не на что. А интуицию к делу не подошьёшь. Интуиция должна фактами и вещественными доказательствами подтверждаться», — Купряшкин ещё раз глубоко вздохнул и завёл мотор.
А Ирина, выйдя с территории рынка, с той же сумочкой на плече, слегка поддерживая её у бедра тонкими, изящными пальцами, не спеша и не оглядываясь, пошла домой. В квартире она быстро сбросила с себя одежду и пошла под душ, чтобы смыть с себя поскорей липкий, противный пот страха, который она пережила в комнате милиции.
Приняв душ, Ирина накинула халатик, села в кресло и из бутылки, стоявшей на журнальном столике, налила полстакана водки. Выпила, закусила яблоком и, расслабившись, откинулась на мягкую спинку кресла.
Так она просидела довольно долго, не шевелясь, о чём-то сосредоточенно думая про себя. И лишь когда сумрак стал заползать через широкое окно и заволакивать комнату, она встала и начала одеваться.
На этот раз она надела на себя строгое тёмное платье, хорошо облегающее её стройную фигуру, и чуть-чуть наложила косметики. Улыбнулась самой себе в зеркало и быстро вышла из квартиры.
У подъезда она остановилась и, будто поправляя причёску, внимательно огляделась по сторонам. Только после этого, удостоверившись, что вокруг дома нет никаких подозрительных типов, пробежала до следующего подъезда и нырнула в его чёрное чрево.
На условный звонок ей тут же открыл Виталий. Пропустив гостью и выглянув на мгновение на лестничную площадку, он тщательно запер дверь.
Ирина сидела на диване, закинув ногу на ногу.
— Ну как успехи, шеф? Докладывай!
— Айн момент! — весело откликнулся на это Виталий и, скрывшись в спальне, вернулся через пять минут одетый как почтальон Печкин: мешком висят брюки, мятая застиранная рубашка и засаленная, потерявшая цвет фуражка. В правой руке — тряпочная авоська.
Он подошёл к журнальному столику, перевернул авоську и, взяв её за дно, вытряхнул все содержимое. На столе появился ворох российских бумажных денег.
Ирина, взглянув на помятые купюры, на глаз прикинула сумму и съехидничала:
— Не густо черномазые за такой классный сеансик заплатили!
— На первый случай сойдёт, — успокоил её Виталий и расхохотался. — Миллионов двадцать, двадцать пять — за три минуты работы.
— Ты чего? — удивлённо взглянула на него Ирина.
Но Виталий, давясь смехом, только махнул рукой, а просмеявшись, начал рассказывать удивлённой подельнице:
— Когда ты оголилась и их морды подслащённые принялась «фотографировать», я сразу же понял, что и гром грянет, но не отвлечёт их от твоей задницы. Ну и пошёл смело из их чемоданчиков в мешок деньги ссыпать. Простому-то покупателю и не понять: подсобник и подсобник ходит там позади продавцов. Но вот я на гнилое яблоко наступил и поскользнулся. И этому желтозубому, у которого ты яблоки купила, по подошвам звизданул. Подумал, что крышка. Влип. Но он не отреагировал, продолжал слюни глотать, глядя на тебя.
Ну а дальше всё было по сценарию. Через три минуты уже и след мой простыл. Так что не расстраивайся. Сейчас денежки сосчитаем, тогда и узнаем, сколько твоя задница стоит.
Они принялись считать деньги, складывая их стопками. Когда дело подошло к концу, Виталий почесал в затылке и устало выдохнул:
— Никогда с таким пристрастием деньги не считал, — и тут же с улыбкой добавил: — А ты расстраивалась. За один только показ тридцать пять миллионов. Совсем недурно.
Упакованные деньги Виталий снова сложил в авоську, отнёс в спальню и вернулся уже переодетым: в джинсах и футболке. Ирина встретила его вопросом:
