Надо знать еще одну вещь о зависимости – вы никогда от нее не избавитесь. В лучшем случае можно сменить одну зависимость на другую. И вам остается только надеяться, что это лучше наркомании. Некоторые становятся религиозными наркоманами, некоторых кидает в благодеяния, самосовершенствование, философии, служение другим, спаси нас всех Господь. А у меня есть маленький порок – лень, я на самом деле просто праздный дурак. Ведь это так просто, просто даешь времени утекать, ленивыми днями и ночами без боли, выкашливая из себя жизнь по кусочку. Для Артура это были видения. Артур видел чудеса и ужасы, ангелов и демонов, надежды и страхи. Истинные видения – те, что ведут мужчин к славе или смерти. Предвидения. Он лежал на вершине, напротив изгибов Десяти Тысяч Ступеней. Я никак не мог понять, что это было, но оно сводило его с ума. Выедало его изнутри. Поглощало его сон, аппетит, тело, душу и разум.
Хуже было в Великую Ночь… Великой ночью все становится хуже. Снег заметал закручивающуюся вниз лестницу, и он видел в нем лица, слышал голоса. Лица и голоса тех людей, что умерли там, на плато. Он должен был следовать туда, встать и спуститься в Долину Печей, чтобы просить людей простить его – или убить.
И он пошел. Я не мог остановить его и не хотел останавливать. Вы понимаете почему? Я наблюдал за ним с этого бельведера. Монахи Пелерин не надзиратели, каждый из нас может свободно уйти в любое время, хотя я не видел, чтобы кто-нибудь уходил, кроме Артура. Он ушел на закате, когда Сумеречный Пик окрасился сиреневым светом. Он никогда не смотрел назад. Не взглянул на меня. Я наблюдал, как он уходит, пока он не скрылся за поворотом. Там я потерял его из виду и никогда больше не видел и не слышал о нем снова. Но слухи ползут вниз вместе с грузчиками и просачиваются даже в наше горное гнездо, истории о Предсказателе, живущем там.
Жаль, что вы не будете здесь, когда облака разойдутся вокруг Сумеречного пика и появятся звезды.
V genetric nives: Мать Снегов (дословный перевод с тентского). Высокогорное растение из Палисадов Иэкса, образующее обширные тысячекилометровые ковры белых цветов. Самые искусные бумажные изделия во всей Botanica Veneris, исключительно тонкая работа. Каждый цветок имеет три миллиметра в диаметре.
Бумага, тушь, гуашь.
Длинноногий паукомобиль поднял меня на Десять Тысяч Шагов. Мимо проходили караваны носильщиков, согнутые в три погибели, плечи были нагружены тяжелейшими упаковками тончайшего фарфора.
Двенадцать бумажных узоров для Botanica Veneris я отдала принцессе наряду с описаниями и заметками. Она не позволяла мне идти, прижимаясь ко мне с рыданиями, охваченная страхом и чувством потери. Это было опасно: надвигалась тьма. Я не могла объяснить ей причину того, почему я отправляюсь вверх по лестнице в одиночку, ибо мои доводы не могли убедить даже меня саму. А истинной причины я не могла ей назвать. О, как я подло поступала с ней! Моя дорогая подруга, моя любовь. Но правда была хуже, чем ложь.
Она стояла внизу, глядя, как мой паукомобиль поднимается по ступеням, пока я не скрылась за поворотом лестницы. Почему ценой истины всегда должна быть ложь?
Теперь я вспоминаю, как она расчесывала свои длинные волосы гребнем, твердыми, прямыми, красивыми движениями, и перо выпадает из моих пальцев…
Игэйхэзи является закрытым городом; ссутулившимся, укрытым и тесным. Улицы его узки, здания опираются друг на друга; фронтоны их так заросли Звездными Цветами, что кажется, здесь вечный праздник. Ничто не оказывалось настолько далеко от истины; горожане были агрессивны, угрюмы и запуганы. Я сжимала в сумочке пистолет. Но гнев этих людей был направлен не на меня, хотя из историй, услышанных в камахунской хундави, мои коллеги-люди не были приятными представителями нашего вида. Гнев жителей был направлен на оккупантов. На стенах и дверях в несколько слоев были наклеены прокламации герцогини Ю, ее флаги, украшенные четырьмя белыми руками – символом дома Ю, развевались на всех общественных зданиях, мачтах радиостанций, вершинах башен и виселицах. Ее явросты патрулировали улицы, настолько узкие, что их граапы едва могли через них протиснуться. При их прохождении в окнах мелькали смутные силуэты и слышались приглушенные проклятия. Был и еще один символ: цветок с восемью лепестками, поразительной синевы. Я вижу его трафарет на стенах и дверях поверх оккупантских плакатов, узнаю эти маленькие значки на стеганых куртках игэйхэзийцев, он цветет в крошечных стеклянных банках на низеньких подоконниках. На рынке Йент я стала свидетелем того, как явросты разгромили овощной ларек, осмелившийся выложить на прилавок букеты из этих синих цветов.
Сотрудники отеля очень подозрительно смотрели на меня, когда заметили, что я по памяти рисую эскизы этого синего цветка инакомыслия. Я рассказала им о своей работе, показав несколько фотографий, и спросила, что это за цветок? Обычное растение с высокогорных лугов, ответили они. Оно растет под высокими снегами; маленькое, но стойкое и упрямое. И еще более примечательно в нем то, что оно цветет, когда нет никаких других цветов, во тьме Великой Ночи. Полночная Слава было одно его имя, но было и еще, новое, ставшее общеупотребительным с момента оккупации: Голубая Императрица.
Я знала, где искать Артура.
Над Долиной Печей постоянно висит завеса сернистого дыма, подсвечивающегося адскими бликами пламени очагов. Центр гончарного искусства здесь, на безлесых вершинах? Чем же подпитываются печи? Пламя дают вулканические жерла, но они превратили этот длинный ряд городков по склону горы Тулувера в маленький ад из черепков, костей, разбитого фарфора, песка, шлака и жгучей серы. Глехента, последний из фарфоровых городов, вклинивается в долину, где река Иддис по-прежнему сохранила память о свежести и чистоте. Глиняные дома, как перевернутые вазы, льнули друг к другу, словно болтающие женщины.
И там был дом, куда вели все мои вопросы; он такой, каким его описали те, кто указывал мне дорогу; не самый большой, возможно, захудалый; не впереди, но самый заметный из всех укрывшихся в аллее. На его крыше развевается флаг, и при виде его у меня перехватывает дыхание: это не четыре белых руки герцогини Ю – ни в коем случае, но и не Голубая Императрица. Ветер, несущий через селение дым, колышет полотнище с рукой и кинжалом Гайдов из Гранжгормана.
Все действия поспешны: промедление заставит меня колебаться, не даст войти, развернет меня прочь по Долине Печей и на лестницу Десять Тысяч Ступеней.
Я гремлю фарфоровым колокольчиком. Изнутри слышатся кряхтенье и вздох. Затем слышится голос: надтреснутый, усталый, но до боли знакомый:
