– Спасибо, – Баккарин сказала это серьезно, а потом добавила: – На нас смотрят.
Подняв ногу, она уперлась носком в противоположный бортик, прямо возле головы Дика.
"Подвинься", – сказал внутренний гад. – "Это моя работа".
Дик с неохотой передал управление. Интересно, подумал он, я все-таки схожу с ума? Тот, кто берет Баккарин за коленку и прижимается к ее голени щекой – это я или не я? И кто из нас настоящий – тот, кто сейчас, кажется, упадет в обморок из-за полного отлива крови от мозга? Или тот, кто изнутри черепной коробки хладнокровно всем управляет?
– Кхм, – откашлялись за изгородью. Шана. – Может, кое-кто об этом забыл, но сегодня понедельник. И хотя у одних выходной, другие должны идти в школу.
– Оро… – Дик и в самом деле об этом забыл. – Э… я сейчас.
– Огаи, задержись на минуту и потри мне спину, – промурлыкала Баккарин.
Дик снял-таки массажную перчатку с ограды, а Баккарин тем временем вытащила из рукава своего юката плоскую круглую коробочку.
– Твои контактные линзы.
Так вот зачем она приходила на самом деле…
– Симатта… – Дик уронил перчатку в воду, взял коробочку, но тут же сообразил, что положить ее некуда. И что линзы нужно не класть в карман своего юката, а надевать прямо сейчас – и, отвернувшись к бортику, принялся за дело.
Баккарин, присев на бортик так, чтобы закрыть его своим корпусом, что-то напевая себе под нос, растирала массажной перчаткой бедра. Дик зажмурил левый глаз, приложил линзу к правому, движение зрачка вниз, палец отпускает веко, закрыть, поморгать… Раскрасневшееся тело Баккарин в зеркале подернулось коричневым – линза встала на глаз. Теперь вторую… Мир окунулся в уже ставшие привычными сумерки. Дик выскочил из купальни, запахнулся в юката и, изобразив мимолетный поцелуй с Баккарин, на тяжелых после горячей ванны ногах зашагал в общую спальню – за вещами.
Напасть со школой свалилась на прошлой неделе. В Пещерах Диса школьные инспектора боялись совать нос в те секторы Муравейника, где обитали Сурки. Среднее образование в доме Рива было всеобщим, бесплатным и обязательным. Юноши и девушки школьного возраста, проходящие стажировку в космосе, должны были каждые полгода проходить аттестацию – как Дик проходил в Империи, сдавая экзамены на Мауи. Однако обязать к учебе юных оболтусов из Муравейника было делом непростым: они не бывали дома месяцами и нигде не работали, оттого воздействовать ни на родителей, ни на работодателей отдел образования не мог.
В клане Сога дела обстояли иначе. Несмотря на нищету космоходов и большое социальное расслоение, уличные дети в Шоранде отсутствовали как таковые. Даже круглые сироты были пристроены в семьи, и закон о всеобщем среднем образовании соблюдался неукоснительно.
Так что Дик, едва переселившись к Сэйкити и Баккарин в качестве хакобия, на вторые же сутки попал в поле зрения школьного инспектора, посетившего "Горячее поле". Инспектор пришел ради Шаны, дочери торговца Нарсеса, несовершеннолетней. Юный Огаи был просто неожиданным бонусом. Школьного инспектора не волновало, что несовершеннолетние работают в борделе – главное, чтобы они посещали школу не меньше трех раз в неделю. Тем более что понедельник во всех веселых домах – выходной день.
Это казалось полнейшим абсурдом: участвуя в подготовке кланового переворота, ходить в школу и готовить домашние задания. Ройе, у которого были украдены несколько часов тренировок, тихо бесился, но сделать ничего не мог: нарываться на конфликт с инспекцией значило всех подставить.
Поэтому через десять минут Дик, одетый по всей форме (старый рабочий комбо констебля Чжун, ботинки лейтенанта Сильвестри, и нижнее белье – слава Богу, никем прежде не ношеное, но купленное на распродаже и потому несколько великоватое), шагал за Шаной к центру города.
Поступив в бордель, Шана не переменила места учебы – школа была недалеко от дома и лавки ее отца, но не так уж близко к "Горячему полю". "Бешеной собаке семь верст не крюк", – думал порой Дик, наблюдая размеренные и быстрые движения бедер Шаны. Это утром, когда Шана спала, ее бедра могли вызвать приступ вожделения. Сейчас они наводили разве что на мысль о маховике новенького двигателя.
Шана училась со всем возможным в ее ситуации рвением. Так, как Дик учился на борту "Паломника", надеясь поступить в Имперскую Академию Космофлота. Шана не поддавалась ползучему отчаянию, пропитавшему, кажется, весь дом Рива сверху донизу – будущего нет, так зачем учиться? Неважно, придет ли сюда Империя, победит ли партия изоляционистов или Шнайдер уведет всех, как обещает, на Инару – у человека с образованием всегда больше шансов, чем у неуча.
Дик разумом соглашался с ней – но обнаружил, что уже неспособен смотреть на себя как на человека с будущим. Да, наверное, ему и вредно на себя так смотреть. Особенно в преддверии Сэцубуна.
Поэтому на уроках он преимущественно спал. Иногда его вызывали отвечать. Если он мог что-то сказать – говорил, если нет – получал свой штрафной балл и возвращался к дремоте.
По документам, выправленным в Лагаше, ему было семнадцать. Где-то в сейфе затонувшего "Паломника" лежал сейчас его сертификат об успешном переходе в школу высшей ступени. Здесь его записали в класс Шаны – девятый. Школа на ступени не делилась.
Вавилон не имел единого образовательного стандарта, а о стандарте дома Рива Дик ничего не знал. Высшую математику, дискретную геометрию и физику пространства он изучал дома с опережением, ибо готовился в Академию – но теперь оказалось, что с другими детьми космоходов он на одном уровне, а дети планетников от этих предметов освобождены. А с другой стороны – он ведь на год младше, чем одноклассники. Шане семнадцать. Значит, образовательный стандарт в доме Рива – для космоходов, по крайней мере, – примерно соответствует имперскому? Но в Империи, начиная с первого класса высшей школы, вводилась специализация – юноши и девушки готовились к поступлению в высшие учебные заведения или цеховые школы, концентринуясь на нужных им предметах. Перейдя в высшую школу, Дик навсегда, как ему казалось, распростился с общей историей, биологией и литературой. Из гуманитарных предметов обязательными оставались два: начала экономики и обществоведение (молодежь готовили к сознательному исполнению гражданского долга). В школе дома Сога ничего похожего не было – зато преподавали литературу, опять-таки историю и единственный (кроме спортивных занятий) предмет, на котором Дик поначалу не спал – историю этических учений.
Он не спал, потому что хотел понять наконец смысл вавилонской доктрины – но, несмотря на усердие, не преуспел. Чем больше он слушал объяснения учителя, читал канонические тексты и комментарии к ним – тем больше чувствовал себя идиотом. Он угадал под тестовое задание, тщательно готовился к нему весь день, стараясь вычислить, как на те или иные вопросы ответил бы правильный вавилонянин – и с треском тест провалил. Поскольку этот предмет был обязателен для аттестации, Дика оставили на следующий день пересдавать. Юноша плюнул на все, что успел изучить, ответил как Бог на душу положит – и к своему удивлению, получил приличный балл. Тогда он понял, что пытаться понять вавилонян, изучая их доктрину по их же учебнику – дело совершенно тухлое, и на уроках истории этических учений тоже начал спать.
