Тоннель расширился, скорость заметно упала. Андрей летел вдоль прямоугольного коридора с прозрачными полом и левой стеной. Вверху и справа тянулись красочные витражи — композиция на спортивные темы. Сквозь блики на полу просматривались четыре этажа ветротранспортных коридоров — на самом нижнем плыла в обратную сторону фигурка в оранжевом комбинезоне. В спортзалах, проплывающих слева, никого не было. Команда занята работой по авральному расписанию, пассажиры покинули борт еще вчера.
Финиш-площадка мерцала синими звездами. Андрей по инерции сделал пробежку и, ощущая, как с каждым шагом набирает вес в поле искусственной гравитации, свернул в потерну с кинематическими витражами: пузатые каравеллы по-утиному переваливались с борта на борт среди крутобоких волн, и крутолобые дельфины грузно перелетали над волнами по крутым траекториям. В конце потерны сиял широкий овал. На подходе Андрей привычно сощурился. Овал распахнулся — в глаза ударило солнце…
Он прошел по тропе под глянцевито-зелеными полотнищами листьев искусственных бананов. Короткая тропа вывела на дорожку, исполосованную тенями от решетчатого навеса. Справа — деревянные жалюзи аэрария, слева — шеренга невысоких пальм. На стволах были пучки рыжеватого грубого, как медвежья шерсть, ворса и жесткие веерообразные листья. Благодаря Валентине он кое-как научился распознавать виды пальмы и теперь каждый раз вспоминал, что эта шеренга состоит из «хамеропсов приземистых». Искусственные листья бананов выглядели живыми и сочными, а настоящие, живые хамеропсы, напротив, казались отштампованными из пластиката. Красоты в них было немного. Основное достоинство — безразличие к перегрузкам (лишь бы не повыдергивало из корневых стаканов).
В аэрарии он, бросив взгляд на пустующие диванчики и шезлонги, зашел в гардеробный павильон, быстро разделся. Решетчатый потолок пропускал свет и тепло, в павильоне стоял запах нагретого дерева. От жалюзи веяло прохладой — он чувствовал это голыми ногами. Холодок натягивало из бассейна. Температура воды наверняка ниже нормы. И превосходно. Застегивая ремень на плавках, он поглядел в щели между пластинами жалюзи. Сквозь прозрачную воду желтело дно. Противоположной стенки бассейна не было видно, потому что блеск натуральной воды сливался там с блеском иллюзорной лагуны атолла; на круговой песчаной косе торчали высокие пальмы. Непривычно тихо в бассейне — ни единого всплеска.
Из аэрария он выбрался по винтовой лестнице на трамплин и только теперь увидел сверху Копаева. Представитель МУКБОПа лежал на парапете животом вниз, одетый, и, подперев голову кулаком, смотрел в воду. Андрей невольно перевел глаза на то место, где вчера был пляж, и глазам не поверил. Вчера (сразу после корректировки орбиты) он сам наблюдал, как трое сменившихся с вахты парней, весело орудуя пневмохоботами монитора, наваливали в пляжное корыто гранулированную пластмассу, и потом, когда он, потеряв терпение, спрыгнул в бассейн (еще не залитый даже наполовину), они кувыркались, опрокидывая друг друга на кучи пластмассового гороха, голые или в плавках, и громко вопили, потому что «горох», извлеченный из нижнего бункера, не успел прогреться и был как лед. А сегодня насыпка куда-то исчезла.
Копаев увидел его, помахал рукой. Одетый Копаев и оголенный, словно ограбленный, пляж вызвали чувство досады. Он раскачал доску. Сильный толчок. Тройное заднее сальто, всплеск. Вода была ледяная, как в проруби. Чувство досады прошло.
— Здравствуй, — сказал Копаев. — Доброе утро.
— Привет. — Андрей ухватился за поручни трапа, выпрыгнул из воды. Оставляя на парапете влажные отпечатки ног и роняя капли, подошел к Аверьяну Копаову. Увидел портфель — обыкновенный дорожный портфель — и подумал: «Уж не попутчика ли я себе приобрел? Или, может быть, компаньона?» Сел и спросил: — Так о чем разговор?
— Голый одетого не поймет, — без улыбки пошутил Копаев и стал раздеваться. — Мокрый сухого тем более. — Он бросился в воду. Шумно поплыл к трапу, вылез. Андрей смотрел на него. Копаев ладонью смахнул капли с лица, сказал: — Я сейчас… — Пришлепал, фыркая, сел рядом и зачем-то пригладил мокрые светлые волосы. — Мне представляться не надо?
— Нет, — сказал Андрей, — не надо.
— Вода ледяная, некому подогреть… Я, видимо, должен перед тобой извиниться.
— За холодную воду?
— За слишком ранний телевизит. Я здесь новичок и… Ну, словом, не все еще тонкости корабельного этикета мне…
— Ладно, оставь.
Андрей смотрел на иллюзорный ландшафт. Листья несуществующих пальм пошевеливал несуществующий ветер. Искусственное солнце уступало по яркости настоящему, но справлялось со своими обязанностями неплохо, давало хороший загар. Рядом сидел хорошо загорелый Копаев, который неплохо справлялся с чужими обязанностями (штурман считал Аверьяна одним из лучших координаторов). Служба космической безопасности, надо признать, добротно готовит и конспирирует своих людей.
— До старта люггера два с половиной часа, — проговорил Копаев. — Давай думать, кому лететь на Япет.
Андрей поднял бровь. Сухо ответил:
— Полетит тот, кому поручена работа эксперта.
— Андрей, тебе поручили мою работу.
«Жаль, — подумал Андрей. Он был настроен свидеться с капитаном „Анарды“. — Любопытно, однако, чем привлек их внимание старый танкер?»
— Сам понимаешь, экспертиза на танкере никому не нужна, — добавил Копаев. — И так ясно: «кашалот» давно устарел, его надо списывать.
— Н-да. Ну что ж… Ведь не стану я, в самом деле, препятствовать работе функционеров космической безопасности. — Андрей поднялся. — Приятного тебе полета, синхронной безекции. Капитану и орбитальной команде теплый привет.
Перед прыжком в воду он помассировал мышцы плеч и груди. Копаев смотрел на него снизу вверх.
— Документы!.. — вспомнил Андрей. — Тебе все отдать?
— Прошу, сядь. Разговор впереди.
— О чем? Я ведь сказал: мешать не намерен.
— Да. А помочь?
— Помочь? — Андрей покосился в сторону собеседника. — В каком смысле? Кому?
— В прямом смысле. Мне, себе, своим детям. Человечеству.
— Погоди насчет человечества. Ты предлагаешь мне быть твоим ассистентом?
— Нет. В слова про то, что тебе поручили мою работу, вложен буквальный смысл.
— Позволь, позволь… Морозов был в курсе?
— Нет. Но утвердил тебя экспертом по нашей просьбе.
Андрей молча сел.
— Правда, это вовсе не значит, что мы затянули последнюю гайку, — продолжал Копаев. — Ты не сотрудник МУКБОПа и… как говорится, вольному воля. Скажу откровенно: я не в восторге от перспективы уступать тебе свое рабочее место и был бы рад твоему несогласию. Но руководство оперативно-следственного отдела считает, что у меня меньше шансов добиться нужного результата на танкере, чем у Андрея Тобольского.
«Вот это маневр!..» — подумал Андрей, разглядывая собеседника в упор. Вид у Копаева был действительно невеселый.
— Осталось узнать, — добавил Копаев, — как смотрит на рекомендацию нашего ведомства сам Тобольский.
Андрей помолчал. Аверьян сидел неподвижно и глядел на воду. Лицо его было теперь совершенно бесстрастным.
— Серьезное ведомство, — проговорил Андрей. — Если мы не прислушаемся к рекомендациям его руководства, это, по-видимому, не сделает нам чести… Но учти, я ставлю условие. Полная откровенность с твоей стороны, предельная ясность. Я никогда не затевал возни за чужой спиной и терпеть не могу, если ее затевают за моей собственной.
Глаза Копаева изменили направление взгляда — уставились куда-то вдаль.
— Я обязан предупредить, — сказал он. — Возможно, дело будет для тебя тяжелым.
— Риск?
— Не думаю. Вряд ли. Хотя и это не исключено… Нет, я имел в виду сложности иного порядка. Пилоты УОКСа, как правило, плохо себе представляют нашу работу.
— Кто виноват? Все у вас под замком, под секретом. Я и настоящего паллера никогда в руках не держал.
— Понимаю. — Аверьян покивал. — В голове у тебя детективная каша. Темные коридоры старого танкера, паллер под мышкой, погони, стрельба… Вот только гоняться там будет не за кем. На борту «Анарды» один человек. Да и тот — капитан.
— Ты… серьезно? На танкере один Меф Аганн?!
— По данным сектора орбитальной эксплуатации.
— Да они что там, в секторе, совсем обалдели! — взорвался Андрей. — А куда МУКБОП, леший бы вас побрал, смотрит?
— Не кричи, — попросил Копаев и повел глазами по сторонам. — Ревешь как мамонт.
— Плевать на ваши секреты! — прошипел Андрей. — Бросили человека одного на орбитальном приколе! А ну-ка тебя в ржавую, грязную бочку, и чтоб на борту никого и миллионы километров до ближайшей базы?!
— Вот и составь ему компанию. Повезет — узнаешь причину его добровольного одиночества.
