купить на эти три карты Гиацинт? И привести ее сюда, в эту старую треугольную клетку с запертыми на засов дверями и зарешеченными окнами?
Он поставил азот на тумбочку, положил рядом с ним игломет Гиацинт и четки, потом снял бриджи. Они оказались даже более грязными, чем туника, колени буквально заляпаны грязью, хотя, благодаря цвету, это было не так заметно. При виде их ему пришло в голову, что авгуры должны носить черное не для того, чтобы, прячась под цветом Тартара, подслушивать речи богов, но чтобы создать впечатляющий фон для свежей крови и замаскировать пятна, которые невозможно отстирать.
Трусы, более чистые, чем штаны, но все равно промоченные дождем, тоже полетели в корзину.
Грубые люди не без причины называют авгуров мясниками, и сейчас его ждала настоящая бойня. Даже если отставить в сторону его склонность к воровству, неужели в глазах бога — такого как Внешний — авгуры действительно лучше, чем женщины, такие как Гиацинт? Могут ли авгуры быть лучше, чем люди, которых они представляют перед богами, и все равно представлять их? Био и хэмы — равно жалкие создания в глазах богов, тех единственных глазах, которые, в конечном счете, имеют значение.
И тут в маленьком туманном зеркале, перед которым он брился, появились глаза и посмотрели на него. Пока он глядел на них, открыв рот, под ними появилась мертвенная усмешка Мукор; она хихикнула, с пародией на кокетство:
— Уже не в первый раз я вижу тебя без одежды.
Он повернулся, ожидая увидеть, что она сидит на кровати; но ее там не было.
— Я хотела рассказать тебе о моем окне и о моем отце. Ты собирался попросить его закрыть мое окно, чтобы я не могла выходить наружу и докучать тебе.
К этому времени он восстановил самообладание. Вынув из комода чистые трусы, он надел их, потом покачал головой.
— Не собирался. Я надеялся, что до этого не дойдет.
— Мой кальде? — донеслось из-за двери спальни.
— Я спущусь через мгновение, капитан.
— Я слышал голоса, мой кальде. Вы вне опасности?
— Этот дом посещают призраки, капитан. Можешь войти и увидеть их собственными глазами, если хочешь.
— Разве ты не так разговариваешь с ними? — опять хихикнула Мукор. — Через стекла?
— С мониторами, ты имеешь в виду? — Он как раз подумал об одном; может ли она читать его мысли? — Да, очень похоже. Ты должна была видеть их.
— Для меня это совсем не похоже.
— Да, наверно. — С чувством облегчения Шелк надел чистые черные бриджи.
— Я решила, что для тебя я — как они.
Он кивнул, одобрив ее мысль:
— Ты, как и они, используешь свое окно, а боги — Священные Окна. Я не подумал об аналогии, а должен был.
Ее неотраженное лицо качнулось в зеркале вверх и вниз:
— Вот что я хотела сказать: тебе лучше не говорить моему отцу, чтобы он закрыл мое окно. Он убьет тебя, если увидит. Потто приказал ему это сделать, и отец сказал, что сделает.
Значит, Аюнтамьенто узнало, что он жив и в городе; очень скоро они узнают, что он здесь, если уже не знают. Они пошлют лояльных гвардейцев, или даже солдат.
— Но это не имеет значения. В любом случае мое тело вскоре умрет, и я буду свободна, как другие. Разве тебе не все равно?
— Нет, не все равно. Наоборот. Но почему твое тело умрет?
— Потому что я не ем. Раньше оно нравилось мне, но сейчас нет. Я предпочитаю быть свободной.
Ее лицо начало таять. Он мигнул, но остались только дыры, ее глаза. Порыв ветра пошевелил занавески, и эти дыры тоже исчезли.
— Ты должна есть, Мукор, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты умирала. — Он подождал, надеясь на ответ. — Я знаю, что ты можешь слышать меня. Ты должна есть.
Он собирался сказать ей, что поступил нечестно по отношению к ней и ее отцу. Что он загладит свою вину, хотя Кровь может после этого убить его. Но уже было слишком поздно.
Вытерев глаза, он вынул последнюю чистую тунику. Четки и носовой платок отправились в один карман бриджей, игломет Гиацинт — в другой. (Он вернет его, когда сможет, но то неопределенное мгновение, когда они опять смогут встретиться, казалось мучительно далеким.) Его пояс потребовал азот; прорицание, возможно, могло бы подсказать, что он должен с ним сделать. Он опять подумал о том, чтобы продать его, опять вспомнил воющее лицо, так похожее на Мукор в его зеркале, и содрогнулся.
Надо будет еще надеть чистый воротник и манжеты на эту сутану, не самую лучшую.
А вот и капитан, ждет у подножия лестницы и выглядит почти таким же элегантным, каким он был в том месте… как же оно называлось? А, «Ржавый Фонарь», в Лимне.
— Я беспокоился о вашей безопасности, мой кальде.
— Скорее о моей репутации. Ты слышал женский голос.
— Детский, как мне показалось, мой кальде.
— Если хочешь, можешь обыскать верхний этаж, капитан. И если найдешь женщину — или ребенка, — пожалуйста, дай мне знать.
— Пусть Гиеракс сгрызет мои кости, если я подумал о таком, мой кальде!
— Она — дитя Гиеракса, нет никаких сомнений.
Дверь на Серебряную улицу была закрыта, как и должно было быть; Шелк подергал ручку и убедился, что дверь закрыта надежно. Зарешеченное окно тоже было захлопнуто и заперто.
— Я могу поставить сюда трупера, мой кальде, если вы хотите.
Шелк покачал головой:
— Боюсь, нам понадобится каждый трупер, который у нас есть, и даже больше. Офицер в поплавке…
— Майор Виверра, мой кальде.
— Скажи майору выставить посты, которые поднимут тревогу, если Аюнтамьенто пошлет отряд арестовывать меня. Они должны расположиться в улице-двух отсюда, я полагаю.
— Две улицы или больше, мой кальде, и еще патрули между ними.
— Очень хорошо, капитан. Организуй это. Я бы хотел предстать перед судом, если потребуется, но только в том случае, если это принесет мир.
— Вы бы хотели, мой кальде. Но мы — нет. И не боги.
Шелк пожал плечами и пошел в селлариум. Дверь на Солнечную улицу тоже была закрыта на замок и на засов. На каминной полке два письма, одно запечатано кинжалом и чашей Капитула, второе — пламенем, рвущимся из сложенных чашей рук; он опустил их в большой карман сутаны. Оба окна на Солнечную улицу закрыты.
Когда они торопливо шли через сад обратно на улицу, Шелк обнаружил, что думает о Мукор. И о Крови, который удочерил ее; о Высочайшем Гиераксе, который несколько часов назад ринулся с неба на Журавля, и о мрачном
