– Кого избили?
– Не знаю. Тебе, наверное, скажут.
Мы прошли на служебную стоянку. Геннадий покрутил головой.
– Вон… Серая «вольво». Черт, если б я тебя не догнал…
Я частенько пользовался транспортом фирмы. Но раньше не запрещалось добираться и своим ходом.
Как-то не умещалось в голове, что могут ограбить и избить космонавта. Одного из тех, кто зарабатывает всей Земле место в Галактике.
– Счастливо, Петр… – Летчик пожал мне руку. – Хороший ты парень…
– Только? – спросил я.
– Что? – Геннадий растерялся.
– Хороший ты парень, только…
Летчик кивнул:
– Да, наверное. Хороший, только слишком правильный. И серьезный. Счастливо тебе.
Я сел на заднее сиденье. Рядом с шофером бдил мрачный охранник из отряда безопасности «Трансаэро».
– Хрумов? – уточнил водитель.
– Да. Вы меня ждете?
– Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
– В Переделкино.
Водитель кивнул:
– Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
На всякий случай я кивнул.
– Жулье совсем распоясалось… – сказал водитель. Машина выскользнула со стоянки и рванула по шоссе. – Теперь всех наших возим.
С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгуле преступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потом незаметно задремал.
Когда мы подъехали к прославленному дачному району, уже совсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свой пропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но, поскольку я спал, ощущение возникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
– Сейчас направо, – командовал я. – У дачи Пастернака заверните…
– Это какая?
– Вон та…
Водитель мастерски завернул, потом спросил:
– Пастернак – тоже наш, с фирмы, да?
Я поперхнулся и не нашел, что ответить.
– Нет, тот вроде Патерный… – размышлял водитель. – А! Это писатель такой, да?
– Да, – беспомощно признал я. – Писатель. Поэт. Знаменитый…
Довольный своей образованностью водитель начал тихонько насвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул, и он неожиданно мягким голосом произнес:
– Быть знаменитым – некрасиво…
Странная штука – такие вот случайные встречи. Машина остановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охранника. Но так и не смог – в салоне было темно.
– Спасибо, ребята, – сказал я. «Вольво» с легким гулом умчалась.
Я остался наедине с домом.
Нет, сказать, что я деда боюсь, – это неправда. Даже ребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно для мальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое ласковая мама и строгий папа.
Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбились на самолете, на мерзкой «тушке» – «Ту-154», самолете, который следовало снять с полетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал… если это можно назвать воспитанием.
Я помялся перед калиткой. Она была не закрыта – весь район Переделкино и так надежно охранялся.
Нет, держать ответ придется.
Толкнув калитку, я вошел в сад. Окна дачи светили сквозь деревья, неярко – на первом этаже, в прихожей, и посильнее – на втором, в кабинете деда.
Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная черная тень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
– Ну? Не признал?
Кавказская овчарка – пес серьезный. Тиран секунд пять изучал мои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаю почему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать за все четыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, а изредка – в инструмент для чесания брюха. Во всяком случае, сейчас в собачьем взгляде читалось именно это.
– Нет, парень, ты обнаглел. – Я перешагнул через овчарку, достал ключ и стал отпирать замок. Тиран изо всех сил делал вид, что ничуть не разочарован, а на дорожку просто прилег отдохнуть.
Я вошел в дом и аккуратно запер дверь. Охрана охраной, и пес в саду тоже не зря свой «педигрипал» ест, но замок все равно надежнее.
– Петя, ты устал?
Я замер в прихожей, косясь вверх, на винтовую деревянную лестницу. Надтреснутый старческий голос доносился из кабинета. Дед явно оставил дверь открытой, чтобы услышать, когда я войду.
– Нет, деда!
– Тогда поднимайся.
С легкой тоской я покосился на дверь своей комнаты. Сейчас бы упасть на мягкую, чуть расшатанную и скрипучую, но от этого ставшую еще привычнее кровать… Включить вертушку с записью шума прибоя… или нет, раскрыть окно пошире и слушать шорох сада…
– Петр Данилович! – рявкнул дед.
– Иду! – Я кинулся на лестницу.
Ступеньки были невысокими, пологими, наверное, чтобы старенькие писатели не обедняли российскую литературу, падая с лестницы. Я сделал полный оборот, прежде чем оказался на втором этаже. Дверь в дедовский кабинет была открыта, от остальных комнат, давно и наглухо закрытых, словно тянуло тьмой и одиночеством. Мрачно все-таки тут… и как дед живет без меня?
Андрей Валентинович Хрумов, бывший психолог и литератор, бывший участник переговоров Земли и галактического Конклава, человек, которого называли Гиммлером космического века, толстый семидесятилетний старик, мой дед…
Он сидел в древнем кожаном кресле, когда-то светло-коричневом, а сейчас выцветшем до белизны, в тон его седым волосам. И молча разглядывал меня. На столе светился экран ноутбука, в углу комнаты, водруженный на хилую этажерку с книгами, бормотал включенный телевизор.
– Ты чего, деда? – тихо спросил я.
Дед медленно поднялся, подошел и обнял меня. Я его на голову выше, но сейчас вновь почувствовал себя маленьким.
– Паршивец… – прошептал дед. – Ну, Петька… паршивец… ведь вначале передали, что ты разбился…
– Правда? – Я пришел в ужас. Представляю, что было с дедом!
– Сказали, что ты, отводя челнок от города, врезался в землю…
– И ты поверил?
Дед отстранился на расстояние вытянутой руки. Уставился мне в глаза.
– Я? Конечно. Разве ты поступил бы по-иному?
Я промолчал.
– Полчаса ждал новых сообщений. Телефон оборвал. Потом передали, что челнок совершил аварийную посадку на шоссе.
Дед тихо, кашляюще засмеялся.
– Тогда я успокоился. Разбиться, спасая людей, ты мог. А вот при аварийной посадке – никогда!
– Почему?
– Потому! – рявкнул дед, вновь переходя на обычный тон. – Врачи тебя смотрели?
– Конечно!
– Сотрясения, ушибы, переломы?
– Ну я же здесь стою! Нет.
Дед кивнул, зашаркал к креслу. Я устроился на жестком венском стуле в углу комнаты. С самого детства я любил здесь сидеть, тихонько наблюдая за тем, как дед работает. Порой он разрешал мне притащить свой компьютер, я ставил его на краешек стола и делал уроки, пока дед работал. А если у него было хорошее настроение, то под вечер мы перекидывали между машинами шнурок и играли в какую-нибудь стратегическую игру…
