Отец совсем побагровел и изъяснялся крайне неразборчиво. Не кажется ли им, что они принесли уже достаточно горя этой семье? Знают ли они, что такое порядочность? Есть ли у них хоть капля сострадания?
И в самый разгар всего этого цирка, когда я пытался осмыслить новую ситуацию и решить, что же мне-то сказать, меня беззвучно окликнул Пэт:
– Том, пойди сюда!
Я извинился перед высоким собранием и поспешил к нему. Мы с Пэтом почти совсем не переговаривались телепатически со времени его возвращения. Раз-другой он окликал меня ночью, чтобы я принес воды или сделал еще что в этом роде, но беседовать мы не беседовали, ни вслух, ни молча. Я ощущал только некую темную, угрюмую стену молчания, которой он загородился от меня. Я не знал, что с этим делать – впервые один из нас был нездоров в одиночку, без другого.
Но когда Пэт окликнул меня, я бросился к нему со всех ног.
– Закрой дверь.
Я закрыл. Он мрачно поглядел на меня.
– Я успел выдернуть тебя оттуда раньше, чем ты успел что-нибудь им наобещать, да?
– Да…
– Тогда иди к ним и скажи папе, что я хочу сию же секунду с ним поговорить, И скажи маме, что я просил ее перестать плакать, а то она меня очень расстраивает. – Он сардонически ухмыльнулся. – А мистера Говарда попроси дать мне поговорить с родителями наедине. А сам потом мотай отсюда.
– Чего?
– Уходи, не прощайся и не говори, куда ты идешь. Когда ты понадобишься, я тебя позову. Если ты будешь ошиваться здесь, мамаша тебя обработает и заставит надавать обещаний. – Он мрачно поглядел на меня. – У тебя и вправду никогда не было никакой силы воли.
Я пропустил это высказывание мимо ушей, в конце концов, он же был болен.
– Слышь, Пэт, на этот раз против нас коалиция. Мать хочет сделать по-своему несмотря ни на что, а папаша так завелся, что чудо еще, что он не врезал хорошенько мистеру Говарду.
– Я справлюсь с матерью, да и с отцом тоже. Говарду надо бы держаться в стороне. Ну, давай, разведи их, а сам сматывай.
– Хорошо, – сказал я, чувствуя себя крайне неловко. – Да… слушай, Пэт, я тебе очень благодарен.
Он взглянул на меня и его губы искривились.
– Ты что, думаешь, я ради тебя это делаю?
– А что же, я ведь думал…
– Ты не думал никогда, а я уже несколько дней не делал ничего другого. Если я буду калекой, думаешь, мне хочется провести всю жизнь в казенном заведении? Или здесь, а мать будет обматывать меня слезами и слюнями, а папаша будет считать каждый грош, а девиц будет тошнить от одного моего вида? Только не Патрик! Если уж мне придется быть таким, у меня будет все самое лучшее: санитарки, которые будут вскакивать, если я только палец подниму, и танцовщицы, дабы ублажать мой глаз. И именно ты позаботишься о том, чтобы Ф.Д.П. за все это платил. Мы можем сохранить ваш контракт, и так мы и сделаем. Конечно, я знаю, что ты не хочешь лететь, но теперь ты просто обязан.
– Я? Да ты все путаешь. Это ты меня обошел. Ты…
– Ладно, проехало. Ты прямо рвешься туда. – Он вытянул руку и слегка ударил меня под ребра, потом ухмыльнулся. – Таким образом мы отправимся туда оба, ведь я буду с тобой всю дорогу, на каждом шагу. А теперь давай отсюда и займись делом.
Я уехал через два дня. Когда Пэт, глядя матери в глаза, изложил ей все эти соображения, она даже и не сопротивлялась. Если, чтобы обеспечить деньги для оплаты соответствующего ухода за ее больным ребенком и всего остального, что там ему надо, я должен лететь в космос – ну что ж, очень жаль, но ничего уж тут не поделаешь. Она объяснила мне, как больно ей меня отпускать, но я понимал, что она не слишком расстроена. Вот я лично – был расстроен, несколько. Я задавался вопросом, как бы это происходило, попади я в Пэтово положение? Так же ли легко отпустила она Пэта просто для того, чтобы обеспечить меня всем, чего хочу я? Но я решил бросить все эти размышления; родители, возможно, сами не знают, что у них есть любимчики, когда они у них есть.
Перед самым отъездом папаша отвел меня в сторону для мужского разговора с глазу на глаз. Он мямлил и запинался и завяз в извинениях насчет того, что надо было переговорить со мной раньше, и был смущен даже больше, чем я, а это – кое-что. Он путался в словах, и я объяснил ему, что все, что он пытается мне сказать, было у нас в одном из школьных курсов. (Я не стал, конечно, объяснять ему, что это было в курсе риторики при описании перехода от кульминации к тривиальностям.) Папаша просветлел и сказал:
– Ну, сынок, мы с твоей матерью старались научить тебя всегда отличать добро от зла. Ты только не забывай, что ты – Бартлет, и тогда не наделаешь слишком много ошибок. А про это, другое, ну, ты задавай всегда себе вопрос, такая ли это девушка, что ты мог бы гордиться ею, знакомя ее со своей матерью, делай так, и все будет хорошо.
Я пообещал, подумавши при этом, что у меня не будет особых шансов попасть в дурную компанию, когда эти самые психологи буквально по косточкам разобрали всех будущих участников проекта Лебенсраум. Паршивой овце в это стадо просто не пробраться.
Глядя, насколько наивны мои родители, я не могу удержаться от вопроса, и как это род человеческий умудряется продолжать рождать себе потомков. Но все равно это было крайне трогательна, и я по достоинству оценил муку, через которую он прошел, чтобы выяснить отношения со мной, папаша наш – тип очень приличный, и намерения у него всегда самые наилучшие. У меня было последнее свидание с Моди, но о нем и сказать-то особенно нечего; мы потратили все время на сидение рядом с кроватью Пэта. Она сама поцеловала меня на прощание – ей так Пэт велел. Какого черта!
В Швейцарии я пробыл всего два дня. Я бегло осмотрел Цюрихское озеро, этим все развлечения и закончились. Время было забито до отказа – они пытались поскорее вбить в меня все то, что Пэт изучал неделями. Сделать это было невозможно, так что мне дали кассеты, по которым я должен был учиться уже прямо во время полета.
Кое-какое преимущество у меня было – в нашей школе одним из обязательных курсов был Вспомогательный Язык Планетной Лиги – а этот самый ПЛ-жаргон являлся рабочим языком проекта Лебенсраум. Нельзя сказать, чтобы я умел на нем говорить, но это было не особенно трудно. Конечно, с непривычки некоторые слова и выражения на нем звучали несколько глупо, но потом привыкаешь, а вся техническая терминология как всегда шла на женевском международном.
В действительности, как указал офицер вспомогательного состава профессор Брунн, телепатическому коммуникатору и не надо было ничего особенного знать перед началом рейса; основная цель центра подготовки была в том, чтобы собрать всю команду в одном месте, чтобы они вместе жили и питались, и таким образом предоставили психологам возможность заметить мелкие психологические несовместимости, пропущенные во время тестов.
